Значение слова «добродетель»

Добродетель

порок

недостаток

Добродетель

доброд’етель — доброе свойство души человека, деятельное стремление к добру, удаление от зла.

ДОБРОДЕТЕЛЬ, и, ж. (книжн.). Положительное нравственное качество, высокая нравственность. Полон добродетелей ктон.

Добродетель

1. ж.
   1. :
      1. Положительное нравственное качество человека (противоп.: порок).
      2. Высокая нравственность, моральная чистота.
   2. устар. Доброе дело, благодеяние.

Добродетель

добродетель, добродетели, жен. (книж.). Положительное нравственное качество человека. «Украшают тебя добродетели, до которых другим далеко.» Некрасов.

Добродетель

делание добра, положительные нравственные качества личности, противоположность греху. К добродетелям можно отнести, например, покаяние, страх Божий, любовь к ближнему, мудрость, целомудрие, рассудительность, трудолюбие, терпение, несение скорбей, кротость и целый ряд других добрых качеств.

Добродетель

   делание добра, положительные нравственные качества личности, противоположность греху. К добродетелям можно отнести, например, покаяние, страх Божий, любовь к ближнему, мудрость, целомудрие, рассудительность, трудолюбие, терпение, несение скорбей, кротость и целый ряд других добрых качеств.

Добродетель

   ♦ "Насильственно привитая добродетель вызывает душевные нарывы" (Вяч. Иванов М. Альтману, 82).

   ♦ Если к старости все-таки становишься неспособнее к подлости, то это не природа, а привычка.

   ♦ "Человеку добродетельному и то нужна накидка в дождь". Варрон, Мениппеи, 571.

Добродетель

 ♦ (ENG virtue)

 (греч. arete - превосходство, лат. virtus - достоинство)

   предрасположение. Черты характера или привычки (лат. habitus - характер), влекущие человека к совершению благих дел. Противоположно пороку.

Добродетель

— свойство характера, определяющее постоянный нравственный образ действий человека. Содержание понятия менялось в зависимости от изменения критерия нравственно доброго на разных ступенях развития этического сознания человечества. Древние греки различали четыре основных Д.: мудрость, мужество, справедливость и умеренность, пытались свести их к одному началу и, согласно Сократу, видели в мудрости высшую Д., заключающую в себе все другие, а в разуме — источник Д. Аристотель первый различил добродетели воли от Д. ума. Первые он назвал этическими и полагал, что они представляют середину между двумя крайностями; вторые — дианоэтические — обозначают правильное отношение разума к объектам и к низшим Д. Стоики вернулись к интеллектуализму Сократа и в мудрости видели высшую Д., в мудреце — идеал человека. Христианство, отрицательно относясь к интеллектуализму греков, усматривало в воле сущность человеческого характера и противопоставило 4-м основным греческим Д. 3 богословских: веру, надежду и любовь. Фома Аквинат насчитывает 10 Д.: 3 интеллектуальных — мудрость, наука и познание, 4 основных греческих и 3 вышеупомянутых богословских. В новой философии понятие свободы духа и высшего блага вытеснило понятие Д., как этического принципа. Попытку реставрации учения Д. представляет система Вл. Соловьева ("Оправдание добра", гл. V). См. также Этика.

Добродетель

   буквально - деятельное добро, делание добра; фундаментальное моральное понятие, характеризующее готовность и способность личности сознательно и твёрдо следовать добру; цельная совокупность внутренних, душевных и интеллектуальных качеств, воплощающих человеческий идеал в его моральном совершенстве. Для понятия Д. существенными являются следующие признаки. Д.:

   1. всегда соотнесена с высшей, самодостаточной целью, которая никогда не может быть низведена до уровня средства и совпадает с человеческим совершенством;

   2. сопряжена с особыми, только ей свойственными удовольствиями и практикуется ради самой себя;

   3. возникает на пересечении природно-аффективных состояний (инстинктов, страстей, склонностей) и познающего ума, является качественной характеристикой (складом, нравственной определённостью) характера (нрава, этоса, темперамента, "души") человека; "Д. - это способность поступать наилучшим образом во всем, что касается удовольствий и страданий, а порочность - это её противоположность" (Аристотель);

   4. представляет собой деятельное обнаружение нравственной сущности человека, реализуется в поступках, в соотнесённости с принятыми в обществе образцами поведения;

   5. выступает как свободный (преднамеренный, сознательно-взвешенный) образ действий, в ходе которого индивид принимает на себя риск собственных решений;

   6. деятельно противостоит пороку.

   Т.к. Д. связана со всей конкретной человеческой деятельностью (в той мере, в какой последняя зависит от морального выбора личности), то в зависимости от сферы, предметной определённости этой деятельности она распадается на множество отдельных Д. От Сократа и Платона идёт традиция выделения четырёх кардинальных добродетелей: мудрости, справедливости, мужества, умеренности. Аристотель добавил к ним кротость, щедрость (вместе с великолепием), честолюбие (вместе с величавостью), а также дружелюбие (см. Дружба), любезность и правдивость. В патристической и схоластической этике ряд Д. был пополнен теологическими понятиями веры, надежды и любви-милосердия (см. Милосердие), заимствованными у апостола Павла.

   В Новое время сформировалась Д. терпимости (толерантности), задающая нравственную меру отношения к людям других верований и убеждений; в связи с торжеством мещанского (буржуазного) этоса над аристократическим на уровень общественно значимых Д. были подняты такие качества, как труд, бережливость, прилежание и др.; изменилось соотношение Д. и общезначимых норм в пользу последних. Античная вертикаль Д. как ступеней совершенства, приближающих индивида к высшему благу, была заменена горизонталью различных нравственных отношений.

   Этика, понимаемая по преимуществу как этика Д., каковой она была в античности и средние века, исходит из того, что:

   а) человек изначально нацелен на добро и

   б) мораль, фиксированная в форме Д., становится непосредственным мотивом поведения, и в случае морального индивида этот мотив оказывается более сильным, чем все прочие мотивы (страх, общественное признание, богатство и т.д.). Философская этика Нового времени задала качественно новую перспективу, согласно которой прагматика жизни освобождается из-под непосредственного диктата морали и на место представлений о добродетельном индивиде как гаранте морали приходит убеждение в том, что мораль обнаруживает свою действенность опосредованно - через этико-правовые, этико-научные, этико-хозяйственные и иные нормативные системы.

   (Бим-Бад Б.М. Педагогический энциклопедический словарь. — М., 2002. С. 74-75)

Добродетель

 Добродетель

 ♦ Vertu

   Усилие, которое мы прикладываем, чтобы хорошо себя вести, и то благо, которое приносит это усилие. Добродетель – не исполнение какого-то заранее заданного правила, тем более не уважение трансцендентного запрета. Добродетель – это одновременно нормируемая и нормативная самореализация индивидуума, который сам себе задает правила и сам себе устанавливает запреты, исходя из своих понятий о том, что достойно и что недостойно того, кем он является, и того, каким он хочет быть.

   Греческое слово arкte, которое римляне переводили словом virtus (добродетель, доблесть), поначалу означало способность или совершенство. Так, «добродетель» ножа – резать, «добродетель» лекарства – исцелять, добродетель человеческого существа – жить и действовать достойно человека. Мы понимаем, что здесь речь идет о нравственной добродетели. Это способность, но нормативная способность. Совершенство, но в действии. Это приобретенное свойство (добродетельным нельзя родиться, им можно стать) выступает как склонность творить добро или, как говорил Аристотель, делать то, что ты должен делать, тогда, когда ты должен это делать, и так, как ты должен это делать. Но в качестве руководства к добродетельным поступкам и почти всегда в качестве правил поведения добродетельных людей выступает только сама добродетель. Добродетельное поведение подразумевает участие не только разума, но и воли. Добродетель требует усилий, но она же приносит удовольствие и радость. Тот, кто делится с другими, не испытывая при этом радости, не может называться щедрым. Это пересиливающий себя скупец. Тот, кто удерживается от разврата не потому, что ему противен разврат, а потому, что так надо, не может называться целомудренным. Это неудовлетворенный сластолюбец.

   Известно, что Аристотель определял добродетель как золотую середину между двумя противоположными, но равно порочными крайностями («равно» здесь не означает «в равной мере»). Одна крайность «происходит от излишества, вторая – от недостатка» («Никомахова этика», книга II, 5–6, 1106b – 1107a). Так, храбрость располагается посередине между безрассудством и трусостью: безрассудный смельчак слишком рискует (допускает излишество), а трус совсем не рискует (демонстрирует недостаток). Храбрый же человек рискует в той мере, в какой это необходимо, тогда, когда это необходимо, и таким образом, каким это необходимо. Разумеется, ошибкой было бы видеть в этой модели апологию серости, посредственности и безликости. Золотая середина – это тоже крайность, но направленная вверх; это вершина, совершенство (там же), своего рода горная гряда между двух пропастей или двух болот.

   «Под добродетелью и способностью, – пишет Спиноза, – я разумею одно и то же; то есть добродетель, поскольку она относится к человеку, есть самая сущность или природа его, поскольку она имеет способность производить что-либо такое, что может быть понято из одних только законов его природы» («Этика», часть IV, определение 8; см. также доказательство теоремы 20). Это одно из проявлений conatus’а, его специфически человеческая форма. Добродетель – это способность жить и действовать, как подобает человеку (в нормативном смысле выражения), то есть «под водительством разума» (IV, теорема 37, схолия) и в соответствии с «образцом человеческой природы» (часть IV, Предисловие), который мы сами для себя установили. Одного разума здесь недостаточно, ведь действовать побуждает не разум, а желание. Но и одного желания недостаточно, ведь надо желать того, что разумно и свободно (что одно и то же), и быть способным это совершить. Поэтому желание добродетели (как способность, а не как нехватка добродетели) и есть сама добродетель, но только в том случае, если она проявляется в действии. Conatus (здесь – «стремление к самосохранению». – Прим. пер.) есть «первичное и единственное основание добродетели» (часть IV, теорема 22, королларий). Это стремление к своему собственному благу (часть IV, теорема 18, схолия), которое одновременно является и благом всего человечества (часть IV, теоремы 36–37), и осуществление этого стремления (часть IV, теорема 73, схолия). Добродетель – это усилие, увенчавшееся успехом; это потенциальная способность, реализуемая в акте, сопровождаемая осознанием истинности своих действий и радостью.

Добродетель

☼ в системах нормативной этики свойство личности, делающее ее способной к нравственно «правильным» мыслям, словам и поступкам. Понятие Д. в европейской традиции преемственно по отношению к античному понятию «арете» в его послесократовском истолковании; у истоков доктрины о Д. стоит Платон, опосредованный аристотелизмом и стоицизмом. В терминологии, унаследованной европейской мыслью от Аристотеля через посредство схоластики, Д. есть «хабитус» (греч. E^iQ, лат. habitus — навык, стабильное состояние) души; см. Aristot. Eth. Nicom. II, 4,1105Ь20-1106а12. Как всякий другой «хабитус», Д. обычно приобретается, а затем приумножается и осуществляет себя посредством упражнений, т. е. сообразных ей «актов». Всякое проявление Д., в том числе и душевное движение, есть по такому пониманию «акт» Д. (поступок — это «акт внешний», actus externus, самонастраивание души — акт «внутренний», actus internus). Отсюда характерные для западного религиозного обихода выражения типа «акт веры» или «акт покаяния», означающие усилия возбудить в себе некоторое чувство, которые обычно сопровождаются чтением молитвенной формулы, а также термин «духовные упражнения». В акте «хабитуальная» Д. обретает действительность и становится «актуальной» Д.

Все Д. мыслятся как свойства моральные в широком смысле слова; однако среди них выделяются как самая большая группа «моральные Д.» в узком смысле слова. В центре этой группы традиция поставила 4 «кардинальные» Д. (от лат. carde «ось»), число которых связано с символикой 4 стран света, 4 углов дома, 4 стихий и т. п. (полнота естественного), а отбор восходит к Платону (Resp. IV, 427е sqq.): благоразумие (prudentia), справедливость (iustitia), воздержность (temperantia) и мужество (fortitudo). Но если у Платона в связи с его этико-политической концепцией примат принадлежал справедливости, как бы суммирующей в себе прочие моральные Д., гражданской Д. по преимуществу, то схоласты склонны передавать примат благоразумию, Д., осуществляющей подчинение воли разуму и указывающей другим Д. пределы их меры (напр., Thomas Aquinas, Summa theol., la Пае, qu. LXI, art. 2). Вопрос о мере особенно важен потому, что моральные Д. по примеру Аристотеля часто описываются как середина между парами противоположных порочных крайностей: щедрость — середина между скупостью и расточительством, храбрость — середина между трусостью и опрометчивостью, и т. д. Погрешить против каждой Д. можно «недостатком» (per defectum) и «избытком» (per excessum) (трусость — «недостаток» храбрости, опрометчивость — ее «избыток»). Венчая моральные Д., благоразумие связывает их с интеллектуальными Д. (по Аристотелю — дианоэтическими); в числе последних — знание (scientia), мудрость (sapientia), разумение (intellectus), искусство (ars). Отдавая интеллекту первенство перед волей, традиция томизма отдавала интеллектуальным Д. первенство перед моральными. С христианской точки зрения интеллектуальные и моральные Д. в совокупности представляют собой Д. «человеческие», или «естественные»; от них отличны Д. «теологические», или «сверхъестественные» — вера, надежда и любовь (ср. 1 Кор. 13:13), число которых не случайно соответствует троичности Божества — в традиционной христианской символике чисел 3 относится к 4 как божественное к человеческому и вечность к времени, и таково же отношение теологических Д. к кардинальным, а в сумме они дают священное число семь. Если интеллектуальные и моральные Д. по своему происхождению бывают отчасти врожденными (innatae — но это, собственно, еще не Д., а только их задатки и предпосылки, как объяснил еще Аристотель), а главным образом приобретенными (acquisitae), т. е. результатом упражнений, Д. теологические рассматриваются как внушенные свыше (букв, «влитые», infusae), что не снимает задачи упражнять их и осуществлять в «актах». Примат среди теологических Д. принадлежит любви; но это именно «сверхъестественная» любовь, отличная от естественной привязанности. Обладание теологическими Д. мыслилось возможным только для верующего, обладание интеллектуальными и моральными Д. — для всякого человека, следующего «естественному закону».

Разграничение между естественными и сверхъестественными Д. особенно отчетливо выраженное в католической традиции томизма и казуистики, вызывало протесты с противоположных сторон: с позиции веры можно было отрицать понятие естественной Д., приравнивая ее к «блистательному пороку» (Августин, считавший, что безупречно нравственное поведение вообще не вменяется человеку в заслугу) или ставя ее в полную зависимость от благодати (Иоанн Дунс Скот, Лютер) или предопределения (Кальвин), что приводило к нивелированию естественных и сверхъестественных Д.; напротив, с позиции рационализма или т. н. автономной этики можно было отрицать понятие сверхъестественной Д. как несовместимое с сущностью этического. Итальянский Ренессанс разработал концепцию «Д.» (virtu) как предельно полной реализации способностей человеческой природы; эта концепция, связанная с семантической двузначностью латинского слова «virtus» («Д.» и «способность»), была удалена не только от теологии, но и собственно от этики. Классификация Д. сама по себе, как прием формализации этических доктрин, постепенно теряет престиж вместе со схоластикой; уже голландский картезианец Гейлинкс характерным образом настаивал на том, что Д. — одна. Просвещение — последняя эпоха, пытавшаяся при отказе от санкции откровения все же строить этику последовательно по нормативистскому принципу, обращая против схоластики взятые у нее же, но переосмысленные и заостренные понятия естественного закона и подчинения воли разуму; и это последняя эпоха, для которой слово «Д.» играет роль важнейшего оружия в идейной борьбе. Спиноза отождествлял Д. с истинной природой человека, которая объяснима лишь из собственных законов («Этика», ч. IV, опред. 8), т. е. независима по отношению ко всему внешнему ей и утверждает в своем действии себя самое. В связи с понятием Д. Спиноза говорит о «пользе» человека (там же, ч. iV, предлож. 24), которую, однако, надо понимать в смысле, противоположном утилитаризму, даже моралистическому: «блаженство - не награда за Д., но сама Д.» (там же, ч. V, предлож. 42). X. Вольф определял Д. как готовность следовать естественному закону и совершенствовать себя и других (Philosophi practica universalis 1,321 sqq.). В целом с этим понятием (заметно определившим, в частности, язык Великой французской революции, когда много говорили о гражданской Д.) связывается надежда на полное согласие между природой и разумом, более того, на их тождество, долженствующее определить жизнь человека и общества. Начиная с Канта, по дефиниции которого Д. есть «моральная твердость воли человека в соблюдении им долга» («Метафизика нравов», II, «Учение о Д.», введение, Соч. в 6-ти томах, т. 4, М., 1965, с. 341), немецкий идеализм (Фихте, Шлейермахер, Гербарт и др.) акцентирует не столько следование природе, сколько, напротив, личный волевой акт, прорывающий инерцию стихийного, природного бытия, освобождающее самопреодоление; выработанный Просвещением идеал Д. удерживает свой автономизм, но в значительной степени утрачивает свой натуралистический и гедонистический характер, оборачиваясь некоей внерелигиозной аскезой. Попытки отыскать неизменную норму в самой человеческой природе, доброй и вечной, оказались несостоятельны. Возникающие системы мировоззрения самого разного рода, от позитивистских до иррационалистических, при всех своих принципиальных различиях едины в том, что не оставляют места для нормативистской этики, а потому слово «Д.», являвшееся некогда точным научным термином, без которого нельзя было обойтись, уходит из философского обихода, и отдельные попытки построить заново теорию Д. (напр., у Больнова) лишь оттеняют общую картину.

Сергей Аверинцев.

София-Логос. Словарь