Значение слова «славяноведение»

Славяноведение

ср.
Совокупность научных дисциплин, изучающих славянские языки, литературу,
культуру, историю и быт славян; славистика.

Славяноведение

Славяноведение

славяноведение, славяноведения, мн. нет, ср. Совокупность дисциплин, изучающих славянские языки, литературу, культуру, историю и быт славян; то же, что славянская филология, славистика.

СЛАВЯНОВЕДЕНИЕ, я, ср. Совокупность наук о славянах, их истории, языках, фольклоре, литературах, материальной и духовной культуре.

| прил. славяноведческий, ая, ое.

Славяноведение

(славистика) — есть наука о славянстве в его целом и в частности о каждом члене племенной семьи славянской, во всех проявлениях его народного типа и его жизни в прошедшем и в настоящем — всестороннее изучение славян в отношениях лингвистическом и этнологическом, археологическом и историческом, историко-литературном и фольклористическом, религиозном, церковно-историческом и проч. Впрочем, всякая славянская народность в обычном употреблении несколько ограничивает объем понятия славистики, выключая из него себя и разумея под ним область инославянских изучений. Так, напр., русское С. в этом более узком смысле заключает в себе изучение всего заграничного — западного и южного — славянства. С другой стороны, в область С., в особенности как науки о славянстве в его совокупности, входит иногда изучение народностей, своей судьбой и историей неразрывно со славянством связанных и составляющих с ним один культурно-исторический мир, — мадьяр, румын, албанцев и т. д., хотя эти народности в этнологическом отношении представляют объекты совершенно самостоятельного изучения. Несмотря на многовековую политическую и культурную жизнь славянства, носящую яркую печать национальной самобытности, С. в современном строгом значении этого слова есть наука еще очень молодая, лишь со 2-й пол. XIX в. ставшая на прочное основание и овладевшая надежными научными методами. Причины этой отсталости в изучении славянства, насколько она не зависела от довольно позднего расцвета филологической науки вообще, кроются главным образом в разобщенности исторических судеб славянства, в его культурной разрозненности и сравнительно позднем развитии общеславянского самосознания. Только с наступлением в конце XVIII и в начале XIX в. эпохи национального возрождения у славян в связи с общеевропейскими умственными и политическими течениями, с пробуждением среди западных славян сильного интереса к взаимному сближению и изучению и с успехами историко-филологических наук на Западе, особенно в Германии, стала создаваться и быстро развиваться наука С., причем не обошлось без существенного влияния немецкой философской мысли — на область славянских исторических изучений, и немецкой лингвистической школы — на направление и успехи славянской филологии. Проблески славянского самосознания и интереса славян друг к другу, начатки взаимных славянских изучений обнаруживались, однако, довольно рано, с конца XIV в. Еще раньше, идя в глубь веков, мы встречаемся лишь с очень редкими и одинокими проявлениями славянского самопознания и взаимного интереса, и только на заре славянской культурной истории видим такое поразительно крупное и знаменательное явление этого рода, каким была деятельность великих апостолов-просветителей славянства, св. Кирилла и Мефодия; их по справедливости следует признать и первыми замечательными славистами. Они первые изучили славянские языки и обогатили славян такими книжными сокровищами, которые одни были в состоянии духовно и литературно сблизить и связать их и оказались самым прочным средством и проводником славянского культурного единения. Впоследствии у всех народов славянских первые шаги в области ознакомления с соплеменниками связываются с интересом к плодам трудов св. Кирилла и Мефодия, к языку церковно-славянскому, к старославянской письменности, а также с изучением своей первоначальной истории; непосредственный же интерес к своим сородичам, к их жизни, быту и языку долго играл еще очень незначительную роль. Лучшим примером такого раннего славянского самопознания является наш Нестор или автор начальной летописи, преподавший своим соотечественникам первые уроки славянской этнографии и бытовой старины. На Западе, у народов соседних со славянами, временный и случайный интерес к славянству, возбуждаемый внешними отношениями и политикой, не вызывал до новейших времен сколько-нибудь обстоятельных изучений и в результате дал лишь ряд более или менее ценных исторических свидетельств о славянах с древнейших времен, в летописях и хрониках Зап. Европы, византийцев, арабов и проч.

Интерес к соплеменникам, всегда обусловливаемый подъемом национального самосознания, ранее всего естественно пробудился в народе, условия существования коего всего более способствовали развитию этого самосознания, и в ту эпоху, когда обстоятельства дали ему особенно сильный толчок. Это было в Чехии в XIV и нач. XV в. В деле ознакомления чехов с инославянским миром известную роль сыграл факт призыва хорватских монахов-глаголитов в пол. XIV в. Карлом I (IV) в основанный им пражский эмаусский монастырь и введение там глаголического богослужения. Начавшееся в Чехии гуситское движение вскоре создало более благоприятную почву для расширения интереса к славянству. Чешские ученые книжники, пораженные сходством "словенского" языка священных книг хорватской редакции с своим родным языком, пускаются в сравнительно-филологические сближения (Ян Голешовский, 1397). Сам Гус в трудах по реформе чешского правописания обнаруживает знакомство с южно-славянской фонетикой, а Иероним Пражский в своих странствованиях имел случай практически ознакомиться с славянскими наречиями. Сведения о славянстве распространялись в Чехии особенно широко благодаря Чешским братьям, их путешествиям в славянских землях и религиозным сношениям в течение XV и XVI вв. В XVI в. можно усмотреть первые зачатки славянской филологии — знакомство с другими славянскими наречиями в трудах некоторых лучших представителей чешского гуманизма, напр. у Сигизмунда Грубого из Еленья (в его словаре 4-х языков, Λεζικον συμφονον, где есть сближения чешского с польским и южно-славянскими язык.), который, живя в Базеле, много сносился с разными славянами, а также у чешскобратских ученых. Здесь первым является Ян Благослав, автор обширной чешской грамматики, с сравнительными указаниями на другие славянские наречия (1571) и с любопытными рассуждениями о их взаимных отношениях; далее Матвей Бенешовский, обнаруживающий в своих филологических трудах (в 1580-х гг.) большие познания в славянских наречиях и достаточно определенно выраженные чувства национального самосознания. Такое "славянское" направление мыслей должно было ослабеть в XVII в., в тяжелую эпоху после политического и национального падения Чехии (1620). Однако и в это время славянское чувство не совсем исчезло в лучшей части общества и проявляется в трудах немногих патриотов-ученых той поры: Богусл. Бальбина, Пешины из Чехорода, Странского, нескольких чешских филологов (Роса, Горчичка), словака Кермана (начало XVIII в.) и друг. — У поляков благодаря их довольно центральному в славянстве положению и давним многоразличным сношениям с соплеменниками славянское сознание пробудилось также довольно рано и сказывается, особенно с XVI в. (но и ранее), как в их политической жизни, так и у их писателей, публицистов и особенно летописцев и географов, уделявших значительное внимание славянским народам, их политической жизни и взаимным отношениям. Польские филологи XVI в. (Мончинский, Пашковский, Статорий, Гурницкий) обнаруживают знакомство с другими славянскими яз., хотя и не в той мере, как современные им чехи. Такой же интерес до некоторой степени проявляется и у южных славян в XVI и XVII вв., а именно у хорватов, далматинцев и словенцев, живших в более культурных и благоприятных условиях, чем их восточные братья (под турками). Всего заметнее это у хорвато-далматинских писателей-монахов (босанских францисканцев, так наз. "глаголяшей", и у иезуитов, напр. Комулович, Леванович, Крижанич), а также у реформатских деятелей-словенцев и хорватов (П. Трубер, С. Крелл, Ю. Далматик, А. Бохорич и др.). Самое выдающееся явление в этом отношении представляет знаменитый хорватский панславист XVII в. Юрий Крижанич, бывший и первым замечательным славистом своего времени (род. в 1617 г., ум. в конце XVII в.). Изучив славянские языки и славянство из непосредственных сношений и наблюдений, проникшись до глубины души идеей славянской взаимности, Крижанич изменил своей первоначальной католическо-миссионерской карьере, подчинил интересы вероисповедные национально-культурным интересам всего славянства как целого и стал ревностным пропагандистом идеи славянского единения под главенством России, служению которой посвятил все труды свои (невзирая на постигшую его тяжелую долю — 15-летнюю ссылку в Сибирь). Его грамматика русского языка, представляя интересную попытку создать идеальный всеславянский литературный язык (из смеси хорватского с русско-славянским), при всей несостоятельности основной идеи представляет собою по мысли и по исполнению знаменательное явление в истории С. До тех пор и гораздо позже нельзя указать ничего подобного этому сочинению Крижанича и некоторым другим его трудам, напр. "Политике" и пр. Можно думать, что деятельность Крижанича в России, несмотря на свою преждевременность и все неблагоприятные условия, не осталась бесследною и заронила добрые семена. Еще до Крижанича сведения о славянах и их наречиях проникали к русским книжникам и грамотеям двояким путем: посредством церковно-славянского языка и посредством усвоения церковной и вообще старой славянской письменности, шедшей к нам от югославян (болгар и сербов) и через поляков (при посредстве юго-зап. Руси). Привившаяся у нас западно-русская школа принесла с собой и сведения о славянах. Так наз. азбуковники (энциклопедические словари) заключали в себе начальные элементы С. Интерес русских к славянству стал гораздо живее в эпоху преобразований Петра Вел. благодаря его гениальной проницательности, сказавшейся в его неоднократных сношениях с славянами (вспомним сношения с Лейбницем). Этот интерес стал, хотя и медленно, увеличиваться в русском обществе, особенно у передовых людей науки и литературы, выдвинутых эпохой реформ. В. Татищев уделял в своих трудах (в "Истории Российской", в "Разговоре о пользе наук и училищ") подобающее внимание к славянским племенам.

Со 2-й пол. XVIII в. славянские изучения вступают в новый, более сознательный и более научный фазис; но прошел еще почти целый век до зарождения истинно научного С., т. е. целого цикла наук о славянах, на твердой почве строгой исторической критики и сравнительного славянского языкознания. И во втором фазисе чехи идут впереди других славян в исторических и филологических занятиях славянством. Уже в 1745 г. появляется первый серьезный труд о происхождении славян — И. Иордана ("De originibus slavicis"), со сравнительными замечаниями о языках славянских. Затем славянской филологией (историей) занимались М. Шимск (1778), словаки М. Бель († 1849) и Ю. Папанек (1780) и, наконец, с особенным успехом Ф. Дюрих (1795). Приблизительно тогда же выступил с своими замечательными трудами отец чешской критической истории, Геласий Дебнер (в 60-х и 70-х гг. XVIII в.), своими мнениями о происхождении славян и чехов возбудивший полемику в чешских и польских ученых кружках. По его стопам пошли и другие историки: выдвинулся Ф. Пельцель (1780 и 90-е гг.), появились труды Пубички (1770), не забывающего и слав. истории, Фойхта и др. Наконец, в ту же пору начинает свое славное ученое поприще великий "патриарх славистики" Иосиф Добровский, приступивший к изучению славянских языков и древностей с чрезвычайно обширной подготовкой и редкой основательностью. У поляков также были в это время люди, интересовавшиеся славянской историей и древностью (Мощенский, кн. Яблоновский, О. Клечевский, Нарушевич, Я. Потоцкий и др.), но научные занятия славянской филологией начались у них с трудов современника Добровского, знаменитого лексикографа Линде, тогда как в области славянской истории и древности, рядом с Доленга-Ходаковским, Маевским, Раковецким и Бандтке, первое место принадлежит Л. Суровецкому (нач. XIX в.), осторожные и критические исследования которого приготовили Шафарика. У южных славян успехи С. росли вместе с развитием историографии, которая, особенно у хорватов и в Далмации, представляла довольно выдающиеся явления и ранее, в XVII и начале XVIII в.: достаточно назвать Ф. Вранчича и особенно дубровчанина Мавро Орбини, которого всеславянская история на итальян. яз. (1601) была переведена, между прочим, и на русский язык и приобрела большую популярность. По тому же пути пошли и другие югославянские писатели XVII и XVIII вв., напр. Цревич (Черва), Раткай, Витезович, поэт Качич-Миешич. С конца XVII в. начинается и научная обработка югославянской истории; особенно на основании византийских изучений. К трудам словинца Вальвасора, далматинца И. Лучича ("De regno Dalmatiae et Croatiae", 1666) и дубровчанина А. Бандури ("Imperium orientale", 1711) примыкают работы нескольких иностранцев по южно-славянской и византийской истории, занимающие почетное место в истории славистики. Это — француз Дюфрен ("Il l yricum vetus novum etc.", 1746) и итальянцы Фарлати ("Illyricum sacrum", с 1751 г.) и Ассемани ("Calendaria ecclesiae universae", с 1750 г.). Тогдашние историки славянства особенно любили вращаться в области славянской древности и в темных вопросах происхождения славян и исторической этнографии. В XVIII в. писали еще болгарин-иезуит Я. Псячевич, дубровчанин И. Джоржич, С. Дольчи, К. Грубишич, словинец Лингарт, серб Ю. Бранкович, болгарин Паисий и, наконец, сербск. архимандрит И. Раич, автор обширного и популярного труда "История разных словенских народов etc." (В., 1794—95). Еще заслуживают упоминания труды Микоци и Катанчича. В собственно филологической литературе южных славян, посвященной изучению языков славянских в XVIII в., ничего выдающегося нельзя отметить. В России более критическое отношение к исторической разработке своего прошлого и сообразно с этим уделение внимания судьбам славянства началось с трудов Татищева. Наибольшие заслуги принадлежат в этом отношении действовавшим у нас (в Акд. наук) немцам — Миллеру (1755), Штриттеру, автору свода византийских известий о славянах (1774), Кругу и в особенности А. Шлецеру. Много способствовал пробуждению национального сознания в русских исторических и филологических изучениях и Ломоносов, а также Эмин, Елагин, кн. Щербатов, Болтин. Вне славянства интерес к его изучению также значительно возрос во второй половине XVIII в., главным образом в Германии, в связи с политическими условиями и с успехами историографии. Немцы не могли не интересоваться судьбами и народностью тех своих соседей, в земли которых издавна направлялся их вековой Drang nach Osten. Не говоря о более ранних и второстепенных ученых работах, приведем лишь наиболее известные имена: лужицкого немца К. Антона, автора книги "Versuch über die alten Sl aven" (1783) и др. сочинений, Тунмана (1772), Гебгарди, с его обширной, крайне пристрастной в немецком духе историей славян (в 1790-х гг.), И. Энгеля, угро-австрийского историка, автора "Geschichte des Ungar. Reiches u. seiner Nebenl ä nder", Popepa (об австрийских славянах, 1804), Гаке (Hacquet), Цейса (Zeuss, "Die Deutschen u. d. Nachbarst ä mme"), Аделунга, интересовавшегося и славянскими наречиями, и проч. Большое влияние оказал на изучение славянских древностей Гердер, преимущественно своим трудом "Ideen zur Gesch. der Menschheit" (1787). Он относился к славянству с беспристрастием и сочувствием, совершенно исключительным в немецкой и вообще в западноевропейской науке (см. В. И. Ламанского, "Об истор. изучении греко-славянского мира"), и выступил с новым философским воззрением на национальный характер и историю славян, сильно им идеализированным, — воззрением, которое было усвоено современными ему славянскими историками, укоренилось глубоко и надолго и оставило яркий след в славянской исторической науке. Гердер стал главным учителем последующих славянских поколений и их национальных деятелей и ученых: его идеи усвоили себе у чехов Добровский, Шафарик, Юнгман, Палацкий, у словаков — Кодлар, Штур, у поляков — Суровецкий, Будзинский, у нас — Карамзин, Надеждин, Шевырев, отчасти славянофилы, у южных славян — В. С. Караджич и др. Это влияние совпало с новым подъемом сил и оживлением в науке С., вызванными начавшимся с конца XVIII в. национальным возрождением славян. До перехода к нему необходимо охарактеризовать ученого, который начал свое поприще раньше и к самому возрождению славян относился скептически, но тем не менее совершил в смысле его подготовки очень много и прослыл по заслугам "патриархом" славистики. Иос. Добровский (1753—1829) своими осторожными и глубоко критическими исследованиями поставил на истинно научную (в пределах тогда возможного) почву обработку вопросов славянских древностей, истории, этнографии, литературы и языков. Его труды главным образом вызвали интерес к славянским изучениям в зап.-европейской (особенно немецкой) науке; он основал зап. школу славистики, которую можно противопоставить восточной — русской. Целый ряд капитальнейших вопросов: о происхождении славян, о главнейших фактах первоначальной чешской истории, о деятельности Кирилла и Мефодия, о славянском богослужении у чехов, о бытовых особенностях славян, о старой славянской письменности, о глаголице, старославянском языке, взаимных отношениях и группировке славянских наречий, судьбах старой чешской литературы и проч. выдвинут и критически рассмотрен Добровским: для успешного их решения им собраны богатые данные и положено твердое основание. Он первый положил начало научной разработке чешского языка в связи с другими славянскими наречиями и пробил путь для дальнейших исследований по славянской сравнительной филологии. Самый замечательный его труд, "Institutiones linguae slavicae veteris dialecti" (1823) направил вместе с современными ему трудами Востокова разработку древнеславянского языка на верную дорогу. Добровский был не только сухим ученым, но и горячим славянолюбцем (хотя писал почти исключительно по-латыни и по-немецки). Издав руководство к изучению русского яз., он послужил и практически делу славянской взаимности. Вторая половина его жизни совпала уже с начальной эпохой западно-славянского национального (духовного и литературного) возрождения. Тем сильнее сказалось влияние Добровского на дальнейшие успехи С. Пробуждение национального чувства всего ранее и сильнее обнаружилось у тех славян, у которых в прежней их истории национальное сознание было наиболее развито и лишь насильственно подавлено и заглушено народно-политическими бедствиями. Опять впереди западных славян мы видим чехов: одушевленные мыслью о своем возрождении и гердеровскими воззрениями на славянство, они начинают мечтать о всеславянском единении и о славянской взаимности и выставляют из среды своей в первой половине XIX в. ряд выдающихся служителей этой идеи в области филологических и исторических наук. Эти ученые чехи становятся главными создателями нового научного С., в то время как их братья словаки, более пылкие в своем увлечении и менее дисциплинированные в науке, развивают те же идеи общеславянского возрождения и сплочения в поэтических созданиях (Коллар) и в философских построениях (Штур). Блестящую плеяду чешских ученых, которым славистика особенно обязана своими успехами, составляют Юнгман, Шафарик, Ганка, Челяковский и Палацкий. Хотя главные труды Юнгмана (1773—1847) — монументальный словарь чешского языка по образцу польского словаря Линде и история чешской литературы — принадлежат специально чешской научной области, они имеют и более общее значение (в словаре не оставляются без внимания другие славянские наречия), и притом ими далеко не исчерпывается деятельность Юнгмана, другими своими трудами сильно способствовавшего развитию идеи славянской взаимности (напр. пропагандой необходимости единого литературного языка для славян). Истинно гигантские услуги С. оказал Шафарик (1790—1861), достойный продолжатель Добровского. История славянских литератур и наречий, древнейшая историческая судьба славян, историческая и современная этнография, древности быта, письменности и языка всех славян, старая и новая литература у разных славян и народная поэзия — все это попеременно занимало Шафарика, и результаты его основательных и глубокомысленных изысканий изложены им в длинном ряде образцовых и замечательных сочинений и монографий, надолго определивших дальнейший ход исследований по всем главным предметам и вопросам С. Самый капитальный труд Шафарика — "Славянские древности " (1837), ставший исходной точкой и основой для всех последующих исторических изысканий этого рода. Из других трудов Шафарика особенно важны: "Gesch. des Slav. Sprachen und Literatur nach allen Mundarten" (1826), как первый опыт обработки всего известного тогда в этой области материала; "Славянское народописание" ("Slav.", Narodopis, 1842, с картой); издания и исследования, касающиеся древней письменности у югославян, глагольской письменности и происхождения этого письма, история сербского языка ("Serbische Lesekö rner", 1833), расцвета болгарской письменности, истории югославянских литератур. С глубокою ученостью Шафарик (словак по происхождению) соединял увлечение идеей славянской взаимности, которой он старался служить и в практической жизни, напр. подвизаясь на педагогическом поприще в Новом Саде, среди сербов. Его звали не только в Россию, но и на славянские кафедры в Бреславль и Берлин; он предпочел Чехию и Прагу. В практической сфере с успехом работал В. Ганка (1791—1861), большой друг всех попадавших в Чехию славян и особенно русских. Многочисленными своими трудами, изданиями и переводами в области старочешской литературы, церковно-славянского языка и славянских наречий он, несомненно, принес пользу С., а его живые, деятельные сношения с инославянскими учеными и общественными деятелями и особенно его хлопоты у русских министров Шишкова и Уварова об учреждении славянских кафедр в русских университетах тесно связали его имя с судьбами славистики как на его родине, так и в России. Как хранитель рукописей Чешского музея, он навлек на себя подозрение в фальсификации старых памятников (зеленогорской, краледворской рукописи и др.). Фр. Л. Челяковский (1799—1852) хотя и занимал кафедру славянской филологии сперва в Бреславле, потом в Праге, но был более поэт, чем строгий ученый; в свое время, однако, и он способствовал успехам славянских изучений своими этюдами по сравнительной славянской грамматике и пособиями для практического изучения славянских языков и литератур. Всего важнее его собрания славянских народных песен и пословиц и связанная с этим изучением народной поэзии собственная поэтическая его деятельность, побуждавшая не одно современное ему поколение славян ко взаимному сближению и духовному единению. После Шафарика самые обильные и ценные вклады в С., особенно в область историографии, сделал творец монументальной чешской "Истории", великий патриот и политический вождь чехов Ф. Палацкий (1798—1876). Помимо научных достоинств его исследований, впервые вводивших истинно ученые методы в исторические и архивные изыскания, его история имеет и общеславянское значение. Она охватывает весь мир славянский и выясняет точки соприкосновения чешской истории с судьбами других славян, которым уделяет всегда большое внимание. Палацкий впервые установил истинную точку зрения на историческую роль Чехии, на ее отношения к германству, на главнейшие моменты ее исторической жизни и национальной борьбы за политическую и культурную независимость и религиозную свободу (гуситское движение, община Чешских братьев). Конечно, некоторые его взгляды и толкования не выдержали критики или страдали тенденциозностью, но в свое время и они сыграли свою роль, возбудив мысль к новым исследованиям и вызвав работу исторической критики. Он создал целую школу историков у себя дома и несомненно двинул вперед исторические изучения и у других славян. О бок с названными корифеями и по их стопам шло у чехов (и словаков) много других даровитых и усердных ученых и литературных деятелей. Таковы вдохновенный поэт Я. Коллар ("Slavy dura"), собиратель народной поэзии и мыслитель Л. Штур, Я. Воцель (писатель и археолог), Я. Эрбек (этнограф и историк), Небесский (историк литературы), Гануш, Шембера и проч. — все деятели 1-ой пол. XIX в. Основание благодаря усилиям и жертвам чешских патриотов (гр. Коловрата, гр. Штернберга) Чешского народн. музея (1818) и ученого при нем общества, а позже (1831) чешской Матицы, равно как и открытие знаменитых памятников чешской литературы (из которых важнейшие оказались поддельными), сильно воздействовали на оживление инославянских интересов у чехов и на рост славянской науки: создался прочный и деятельный учено-литературный центр, притягивавший внимание и интересы других славян и помогавший развитию ученых, литературных и личных сношений между славянами запада, востока и юга. У поляков в этот период славянские изучения занимали гораздо более скромное место, но и у них было несколько выдающихся ученых (историков), обогативших славистику ценными вкладами. Таковы историки славянского права В. Мацеевский (1792—1870) с его "Историей славянск. законодательств" и другими исследованиями по общеславянск. истории, А. Кукарский († 1862), автор "Старейших памятников слав. законодательства", Губе, Паплонский и др. Сюда же относятся некоторые труды польских историков — И. Лелевеля († 1861), Шайнохи, позже Шуйского и др. Славянская филология и литература стала интересовать поляков уже позже; труды таких ученых, как Малиновский, Малецкий, Красинский, Ходзько, принадлежат более новой эпохе. Гениальный Мицкевич читал и издавал в Париже лекции по истории и литературе славянских народов, имевшие специальную польскую окраску и тенденцию, но в деле ознакомления Запада со славянством сослужившие некоторую службу. В сокровищницу развивавшейся науки о славянстве внесло тогда свою скромную лепту и маленькое племя сербо-лужичан, которые, занятые своим собственным литературным возрождением, служили по мере сил и общеславянской идее. Так, известный ученый их Иордан издавал в 40-х гг. "Slavische Jahrb ü cher" и популяризировал славистику у себя дома и у немцев; Смоляр редактировал "Slav. Centralblatt". У южных славян, с одной стороны придавленных ярмом турецким, с другой — мадьярским государственным режимом, национальная идея и стремление к духовному возрождению в связи с политической борьбой приняли широкий размах, но направленный всецело на местные нужды и цели и окрашенный несколько домашними племенными рознями и счетами, не приобрели здесь такого общеславянского характера, как у чехов, почему и оказали менее услуг славяноведению в широком объеме. Зато сербохорватская его область сделала крупные успехи. У православных сербов после трудов Досифея Обрадовича (во 2-й пол. XVIII в.) занимает исключительное по значению место деятельность знаменитого Вука Стеф. Караджича (1787—1864), открывшего сокровища сербского песенного мира и познакомившего ученый европ. мир и с другими видами южно-славянского народного творчества и с народным бытом. Сюда же примыкают труды некоторых других писателей, напр. Мушицкого. У хорватов несколько позже подвизается талантливый вождь "иллирского возрождения" Людевит Гай (1809—1872), литературный объединитель югославян ("иллиров") в языке, способствовавший своей реформой дальнейшему успешному развитию югославянской ученой литературы. Хорватское национ.-литературное движение нашло себе отзвук и у словенцев, которые могут гордиться такими деятелями, как Ярник, Водник и пр., и еще более тем, что дали С. таких творцов науки славянского языкознания, какими были венские слависты — Копитар и Миклошич. У болгар национальное и литературное возрождение вследствие тяжелых политических условий началось значительно позже; по тем же причинам болгарская отрасль славистики (гораздо позже привлекшая к себе внимание инославян. ученых) начала развиваться вне пределов Болгарии и главным образом неболгарскими учеными, каковы карпаторусс Ю. Венелин, Шафарик, Караджич, позже Григорович, Гильфердинг etc. Из болгар стали известны Палаузов, арх. Неофит, потом Цанков, Каравелов и др. — В России интерес к славянству и его изучению был до нач. XIX в. довольно слаб даже в ученых кругах. Более заметные шаги в русском С. и оживление славянских интересов, по крайней мере в наиболее просвещенных кружках русского общества, относятся к эпохе 20-х и 30-х гг., в связи отчасти с непосредственным ознакомлением многих выдающихся русских людей с южными и западными нашими соплеменниками во время военных походов и частных путешествий (А. И. Тургенев, П. Кайсаров, Бантыш-Каменский, Броневский, позже Кеппен и др.), отчасти с возраставшим научным интересом к истории древнерусской письменности, к церковно-славянскому языку и к источникам русской книжности. Тут особенно играют роль труды А. X. Востокова, основателя и патриарха русской славистики, К. Ф. Калайдовича (его "Иоанн экзарх болгарский"), проложившего пути для историко-литературн. славянских изучений, П. Кеппена (издателя "Библиографическ. листка"), М. Т. Каченовского и других. Всем этим начинаниям много способствовали два выдающихся государственных деятеля — А. С. Шишков и граф Румянцов. Шишков, побывав сам в славянских землях и завязав сношения с западно-славян. славистами, много работал над утверждением славянских научных интересов в России, хлопотал об основании славянских кафедр в русских университетах, приглашал славянских ученых в Россию, подал мысль об учреждении "Славянской библиотеки" при российской академии. Гр. Румянцев особенно покровительствовал работам и изысканиям в области древнерусской письменности и русско-славянской филологии. Истинный расцвет русского С. был вызван учреждением славянск. кафедр в русских университетах, совершившимся при гр. Уварове (1835), и отправкой в славянские земли молодых ученых, предназначенных для занятия этих кафедр. Эта мера дала России первых замечательных русских славистов: Бодянского, Прейса, Срезневского и Григоровича. Много помогла также практическая деятельность по сближению со славянами наших московских славянолюбцев и славянофилов — Погодина, Елагина, Валуева, Шевырева, и др. (ср.). Славянское возрождение способствовало введению славянских филологических изучений в сферу зап.-европейской и, прежде всего, германской науки. Посредниками в этом деле явились некоторые славянские ученые, которые или брали орудием своей ученой деятельности немецкий и латинский языки (как Добровский), или обстоятельствами и местом своей деятельности были поставлены на более нейтральную почву, на которой их труды были доступны для западноевропейского ученого мира. Такой нейтральной почвой послужил ученый круг Вены, бывшей в известной мере умственным центром и местом встреч и сношений для западн. и южных славян, а также многих литературных славянских предприятий. Одним из первых посредников между славянской наукой и западноевропейской, после Добровского, явился его венский ученый друг и деятельный корреспондент, словенец Варф. Копитар (1780—1844). Начав свои занятия в области своего родного языка (его замечательная "Grammatik der Slav. Sprache in Krain, K ä rnten u. Steiermark"), Копитар, переселясь в Вену, расширил свои научные интересы в сферу других славянских наречий и языков связанных со славянством народностей (греков, румын, албанцев) и, заняв место в придворной библиотеке, у самого источника богатых филологических материалов, всецело посвятил себя славистике. Труды его сильно подвинули решение многих вопросов славянской филологии. Высоко ценны его Glagolita Clozianus, Hesychn glossographi etc., Prolegomena к изданию Реймского Евангелия, а также его мелкие статьи (в "Kopitars Kleine Schriften", изд. Миклошича). Он — родоначальник теории паннонского (словинского) происхождения церковно-славянского языка. В истории славистики имеют большую цену поддержка, оказанная Копитаром В. С. Караджичу, ученая корреспонденция Копитара с Добровским и другими славистами, его с самого начала скептическое отношение к чешским литературным открытиям (подлогам), его пропаганда мысли о создании в Вене центра славистических изучений и об основании славянской кафедры в Венском университете и т. д. Осуществления последней мысли он не дождался: оно произошло в 1849 г., когда его соплеменник и ревностный ученик, Ф. Миклошич, занял в Вене эту кафедру и достойно продолжал дело своего учителя. Со второй половины XIX в. С. вступает в последний, новейший фазис своей истории: славянская филология, войдя в сферу зап.-европейской науки и вооружившись ее приемами и средствами, главным образом — сравнительным методом исследования, получила прочную и широкую постановку и стала разрабатываться общими дружными усилиями своих ученых представителей на университетских кафедрах в России, у зап. и южн. славян, в Вене, Бреславле, Лейпциге, Берлине и других западн. центрах. В Германии учреждение нескольких славянских кафедр относится к 1830—40 гг. Успехи, сделанные на Западе сравнительным языкознанием именно в это время (труды В. Гумбольдта, Потта, Боппа, впервые воспользовавшегося материалом старославянского языка, Я. Гримма), убедительно доказали необходимость ввести в круг сравнительно арийского языкоисследования не только литовский, но и славянские языки, незнакомство с которыми составляло до той поры существенный пробел в западной науке и тормозило ее развитие. Ученым, которому после Боппа особенно обязаны как европейская наука, так и С. введением в науку сравнительного языкознания славянского лингвистического материала (прежде всего — старославянского языка), был Авг. Шлейхер (1821—1868), автор "Compendium d. Vegleich. G r amm, d. indogerman. Sprachen" (1861). Занятие кафедры в Пражском университете (1849) было благоприятным условием в ученой карьере Шлейхера, изучившего здесь чешский язык. Кроме капитальных работ по сравнительному языкознанию, доставивших ему всесветную славу, Шлейхер написал ряд самостоятельн. исследований специально по славянск. языковедению (напр. "Formenlehre der kirchenslav. Sprache") и тем упрочил свое значение и в славянской науке. Он открыл путь для плодотворных изысканий следующего поколения европейских лингвистов и подготовил новую школу немецких славистов (Лескин, И. Шмидт, Бецценбергер). С этого времени славянским изучениям отводится равноправное место в западноевропейск. филологической науке. Честь этого важного дела разделяет со Шлейхером Франц Миклошич (1813—1891). Венская академия наук в 1849 г. объявила на соискание премии тему "Сравнительная грамматика славянских наречий", исходя из глубоко сознанной повсюду великой потребности в таком труде, который восполнил бы значительный пробел в европейском языкоисследовании и "довершил бы цикл гармонических грамматик для трех величайших европейских племен", а также из той мысли, что "систематическое славянское языкознание есть наука выросшая и глубоко развившаяся в Австрии преимущественно, благодаря трудам Дуриха, Добровского и Копитара"... и что Австрия, с которой связана судьба старославянской письменности и в которой живут столько славян и говорят на стольких языках славянских, призвана способствовать разрешению этой задачи. Миклошич отозвался на призыв Академии: он вложил всю свою душу в дело разработки сравнительной славянской грамматики, в разыскание и издание материалов по разным отделам С. и оставил такое огромное и ценное ученое наследие, которого было бы достаточно для прославления нескольких славистов. В истории славистики ему принадлежит исключительно выдающееся место; долго нельзя будет ступить шагу в области славянской филологии, не прибегая к тем или другим трудам Миклошича. Самым капитальным из них является "Vergleichende Grammatik d. slav. Sprachen" (частью перевед. Шляковым, под ред. Брандта), к которой примыкает ряд трудов по церковно-слав. языку (грамматика, больш. словарь), далее многочисленные издания памятников языка, литературы, история разыскания о слав. элементах в чужих языках (мадьярском, албанском, новогреческом, цыганском и т. п.), мелкие филологические исследования, интересные работы в области инославянского эпоса и вообще народного творчества, славянской этнографии и проч. В своих научных взглядах и ученых теориях да и в своих австрийских симпатиях Миклошич шел по стопам Копитара и унаследовал у него паннонскую теорию происхождения церковно-славянского языка. Как профессор, Миклошич был также очень деятелен и создал многих выдающихся учеников, в том числе своего преемника по венской кафедре (с 1885 г.) И. В. Ягича. В Чехии со 2-й пол. XIX в. выдвинулись новые талантлив. ученые слависты как в лингвистическом, так и в историческом направлении. Таковы в области языкознания М. Гаттала (р. 1821), родом словак, ученик Шлейхера, известный отличными работами по славянск. наречиям (особ. по славянск. языку); Я. Гебауер (р. 1838), посвятивший себя главным образ. историческ. изучению чешск. языка ("Историч. грамм. чешск. яз."); Л. Гейтлер (1847—1885), даровитый професс. сравнительн. славянского языкознания в Загребе, известный своей "Староболгарск. фонологией", своими литовскими исследованиями и изданиями старославян. памятников; А. Мацмауер (о чужих словах в славянских языках). В историческом направлении трудились у чехов, после Воцеля и Шембера, братья Иос. и Герм. Иречки и принадлежащий уже к новому поколению сын Иосифа, известный историк болгар К. Иречек (р. 1854), далее В. Кржыжек (р. 1832), автор синхронич. обзора славян. истории, И. Первольф (1841—1891), лучший исследователь истории между славянских отношений (принадлежащий и русск. науке), Ф. Коржинек, известный историк Иос. Л. Пич и др. Впрочем, в Чехии славянские изучения в последние десятилетия сильно отстали под влиянием внутренней партийной борьбы и некоторых политических течений среди чешских историков (сепаратистского и полонофильского), идущих вразрез с старыми чешек, традициями. У поляков инославянские научн. интересы были до последнего времени очень слабы; труды более известных польских славистов примыкали доныне или к русской славистике, или к современной немецкой школе славян. филологии (напр. труды Неринга и Брюкнера, о которых см. ниже). Самым выдающимся из первой категории является Я. Бодуэн де Куртене (р. 1845). Пройдя школу слав. филологии в СПб. у Срезневского, он занимал кафедры славянских наречий в Казани и Дерпте (Юрьеве), а ныне профессор в Кракове. Работы Бодуэна де Куртене посвящены главным образом истории славянских языков (о древнепольск. языке до XIV в.), славянск. диалектологии (о резианских говорах), славян. филолог. библиографии (программы универс. чтений). Из подвизающихся в России польских славистов назовем еще Кромского, Аппеля, Пташицкого. У южных славян (особ. сербохорватов) выдаются последователь Бука и ученик Миклошича Ю. Даничич (1825—1882), действовавший сперва в Белграде, потом в Загребе и приобретший своими трудами по грамматической фонетике, истории языка и лексикографии славу перворазрядного слависта-языковеда, а язык свой поставивший на первое место среди других славянских по разработанности и глубине изучения. Его "Облици српск. и хрв. jeзика", "Историjа облика", "Основы" и "Корни" считаются классическими трудами. Он же начал издание большого сравнительн. словаря сербохорват., который по его смерти продолжает издавать отличный хорватско-славянский филолог П. Будман (р. в 1835), известный и другими работами по славян. филологии. Ст. Новакович (р. в 1842) сделал также немало, главным образом по изучению сербского языка, литературы и истории. Из ряда других сербских ученых, работавших преимущественно в историческом направлении, не выходя, впрочем, из пределов южного славянства, назовем Крстича, архим. Н. Дучича († 1900), П. Сречковича, Д. и М. Медаковичей, И. Павловича, Руварца, Ч. Миатовича. У хорватов подъем ученых и литературных интересов в области славистики прочно поставил славянскую историческую и филологическую науку. Хорватский патриот, политический вождь и выдающийся историк Ив. Кукулевич-Сакцинский (1816—1889) и своими трудами, и покровительством начинающим ученым много содействовал развитию югославянской науки, исторических и ист.-литер. предприятий. Ему принадлежит издание множества памятников ("Monumenta Slav. merid.", "Codex diplom. regni Croat., Dalm., Slav.", "St. piesnici hrv. XV—XXI v."), ряд исторических монографий и работ по южно-славянской библиографии. Он основал "Общество югослав. истории и древности" и издавал важный в югославянской историографии "Arkiv za poviestnicu jugoslavensku". У него были обширные сношения в славянском ученом мире. Самым важным фактом в истории югославянской науки было основание в 1867 г. по почину и под покровительством епископа И. Штроссмайера Югославянской акд. в Загребе, ставшей центром и рассадником ученых сил хорватского и далматинского юга. Здесь получили начало такие важные в славистике издания, как " Rad jugoslav. Akad.", "Starine", "Monumenta spectantia hist. Slav. merid.", "Stari piesni hrvatski". Душой академии, ее председателем и самым плодовитым и замечательным ученым деятелем стал Ф. Рачкий (1828—94), для югославянской историографии сделавший более, чем кто-либо другой. Его труды по старой истории славян Балканского полуострова, особенно по сербохорватской истории, обнаруживают глубокий критический ум и обширную подготовку. Особенно ценны его труды по критике старых источников. Ему принадлежит также длинный ряд изданий истор. памятников и старых писателей и много работ по славянской филологии. Все труды его согреты живым славянским чувством и идеей славянского братства и взаимности. Он следил за жизнью и литературой у всех славян и был живою связью Югославянской академии со всем ученым миром славянским. Из других деятелей академии выдавались С. Любич, известный историк и археолог, А. Павич, историк литературы, П. Маткович, Ткалчич, Месич и др. Наконец, в академии же началась деятельность и И. В. Ягича (род. в 1838 г.). играющего первенствующую роль в развитии науки славянской филологии за последние 50 лет. По филологическим дарованиям, редкому трудолюбию и плодовитости Ягич не уступает своему учителю, Миклошичу. Если он и не создал такого цельного, исторически монументального труда, как Миклошич, то в общем его заслуги по славянской филологии едва ли уступают заслугам Миклошича; пожалуй, они даже еще шире и разностороннее. Со значением Ягича в западном и южном славянстве, в области собственно филологической, может равняться только значение В. И. Ламанского в истории русского С., в направлении историческом. С 1870-х гг. начинается профессорская деятельность Ягича за пределами отечества, сперва в Одессе, потом в Берлине, затем в Петербурге (до 1885 г.), пока, наконец, он не утвердился после Миклошича окончательно в Вене. Эти перемены обстановки были, вероятно, главною причиною того, что Ягичу до сих пор не удалось сосредоточиться на каком-либо большом, монументальном труде; но, с другой стороны, непосредственное ознакомление со славянским миром, особенно с Россией и русской ученой средой, а также с представителями немецкой филологической науки, оказало чрезвычайно благоприятное влияние на всю его деятельность по объединению и умножению сил, посвящающих себя славянской филологии на славянском и европейском Западе. В этом отношении основание им славянского ученого органа (в 1876 г., в Берлине) "Archiv f. Slav. Philologie" составляет эпоху в новой истории славистики: оно дало могучий толчок этой науке, особенно на Западе, и окончательно связало ее с западноевропейской филологической наукой. Так осуществилась мечта, которую давно лелеяли западные слависты — Добровский, Шафарик, Миклошич и др., — делавшие в этом отношении некоторые попытки, не имевшие, однако, успеха ("Slavin", "Slovanka", "Slav. Bibliothek" etc.). За 24 года своего существования "Архив" дал богатую, высокоценную серию исследований, статей, материалов, критич. отзывов и рецензий и такую полную славянскую библиографию (с 1870 г.), что стал не только главнейшим органом развития западнославянской филологии, но и необходимейшей настольной книгой всякого слависта. Нельзя не заметить, однако, что немецкий язык издания сделал его до некоторой степени достоянием и без того богатой немецкой ученой литературы и отвлек много славянских сил от обогащения славянской науки на родных их языках, чему особенно способствовало отсутствие подобного специального всеславянского органа на русском языке; между тем русская ученая литература ранее не раз привлекала к себе в сотрудники западных и южных славян (Первольф, Шерцль, Пич, Бодуэн де Куртене, Павинский, Богишич, тот же Ягич, Дринов и др.). Другая огромная заслуга Ягича — организация при Венском унив. славянского филологического семинария, который стал рассадником молодых деятелей в области С. Результаты семинарских занятий находят себе место в "Архиве" (статьи учеников Ягича — Тануша, Облака, Пастрнека, Козака, Колены, Матича). Труды самого Ягича составляют уже теперь огромное ученое наследие. Ягич обогатил своими исследованиями все главнейшие области славянской филологии: сравнительную славянскую грамматику ("Gram. jezika h é rvatskoga", 1864; "Das Leben der Wurzel de in d. Slav. Sprachen", 1871), историю славянских языков и древнеславянского языка ("Ein Kapitel aus d. G esch. d. Südslav. Sprach.", "Die Aufgaben der Erforschung d. Sü dslav. Dialekte"), историю старославянской письменности и палеографию ("Primeri staroherv. jezika iz glag. i ciril. kniz starinah", "Четыре критико-палеографическ. статьи", "Вопрос о Кирилле и Мефодии в слав. филологии" и др.), историю югослав. письменности и литературы ("Historija knizevnosti nar. hrvat. и Serbsk.", 1867, "Jihoslovan é " в словаре Ригра, "Trubaduri и najstariji hrvat. lirici", участие в издании дубровницк. и далматин. писат.), мифологию, этнографию, область народной (особ. южно-слав.) словесности ("Gradja za historiju Slov. narodn. poeziji"), югослав. историографию ("Ein Beitrag zur serbischen Annalistik"), наконец, новейшую культурную и литературную историю славян ("Переписка Добровского с Копитаром") и проч. Ягичу принадлежит и ряд образцовых изданий славян, памятников ("Мариинское Еванг.", "Glagolitica", "Закон Винодольский" и проч.). Ему же по большей части принадлежит библиографич. отдел в "Архиве". После Ягича из австр. славистов выдастся словенец Гр. Крек (род. в 1840 г.), проф. слав. филологии в Граце (Штирия), ученик Миклошича. Его труды вращаются в области славянских древностей, этнографии, народной словесности, мифологии и проч. В его капитальном труде "Einleitung in die Slav. Literaturgeschichte" (1887, 1-е издание 1874) критически изложены выводы славянской науки по древностям языка, быта и культуры, по первоначальной историографии славян, по народной словесности и мифологии. Это — как бы обширное энциклопедическое введение в С. Кроме Вены, Граца и Праги, славянские кафедры в Австро-Венгрии замещены еще в Будапеште, Черновцах, Кракове, Львове и Загребе. В Будапеште талантливый мадьярский славист Оск. Ашбот (Asboth, род. в 1850 г.) специально занимается языками русским. сербским и чешским и, между прочим, исследовал славянские элементы в мадьяр. языке (в мад. христ. терминологии). В Черновцах (Буковина) преподает русско-польский славист Эм. Калужняцкий, известный рядом прекрасных монографий о малорусских памятниках и по старой письменности славянской, русской и польской. В Галиции славянскую филологию читали в последнее время поляки: в Кракове — Луц. Малиновский, работавший преимущественно в области польского языка, и Бодуэн де-Куртене (по сравнительному языкознанию); во Львове — (с 1888 г.) Калина, объездивший славянские земли, автор капитальных трудов по истории языков польского (1883) и болгарского (1891). В Загребе кафедру славянской филологии занимает Том. Маретич, известный своими трудами в области сербохорватского языка и народной словесности, старой хорватск. литературы и славянск. древностей. И у румын (в Бухаресте) есть славянская кафедра, занятая молодым славистом венской школы И. Богданом. В старшем поколении румын выдается в этой области известный Б. Хаждеу. После Австрии на Западе всего лучше поставлено изучение славянской филологии в Германии. Шлейхер образовал учеников, успешно продолжавших его дело (Лескин — в Лейпциге, И. Шмидт — в Берлине, Бецценбергер — в Кенигсберге). С тех пор целая фаланга нем. филологов — Бругман, Виндиш, Остгоф, Мейер, Малов и др. — вводят славянские языки в область своих лингвистических изучений. Ближайшими сотрудниками Ягича по "Архиву", кроме уже поименованных выше ученых (Гебауер, Иречек, Новакович, А. Веселовский), являются еще три заграничных слависта. А. Лескин (род. в 1840 г.) занимает славянскую кафедру в Лейпциге и подготовил целую школу молодых славистов-филологов. Его собственные многочисленные труды по сравнительной грамматике славянских и литовского языков и по частным вопросам славян, языковедения (начиная с "Handbuch der altbulgar. Sprache", 1871) пользуются высокой научной репутацией. Проф. В. Неринг (Nehring) и А. Брюкнер (A. Br ü ckner), поляки родом, представляют славянскую филологию в Бреславле и Берлине и тоже приобрели репутацию выдающихся славянских филологов: Неринг вращается более в области польской литературы и письменности, а Брюкнер — в области чешской и польской старой литературы и литовского языка. Кроме "Архива" Ягича, существовал и существует еще ряд других периодических изданий у восточных и западных славян, которым принадлежит также немалая заслуга в поощрении славянских изучений и распространении сведений о славянстве. Таковы у чехов "Că sopis česk. К. Musea" (с 1827), "Listy filologicki" (с 1874), "Slovansky Sbornik" г. Елинка (1883-87), ныне "Slov. Prehled". А. Черного (с 1898) и друг.; у поляков — "Rozprawy" Краковской акд. наук; у сербов — "Гласник Дружства серб. словесн.", ныне "Глас" Сербской акд. наук; у хорватов — старый "Knizevnik" (с 1864) и "Rad" Югославянск. академии (с 1867). у болгар — "Периодическое Списание"; "Сборник от нар. умотворения", в России ряд старых изданий, напр. — "Москвитянин" (1840-х и 50-х гг.), "Русская беседа" (в конце 50-х гг.), "Московский сборник", "Сборник историч. и статистич. сведений о России", несколько томов "Сборников" Слав. благотв. общества, "Известия Имп. акд. наук по отд. русского яз. и словесн." (10 т., 1852—61) — и современных, напр. "Известия отд. русского яз. и слов.", "Филологич. записки" Хованского (Воронеж), "Русский филологич. вестник" Колосова и А. И. Смирнова (Варшава), "Журнал Мин. нар. просв.", "Вестник Европы", "Славянский ежегодник" (Киев, 1876—83), H. Задерацкого, "Славянские известия" (изд. Славянского благотв. общества), "Славянское обозрение" (1892).

Хотя русское С. рассмотрено в другом месте (см. Россия), но для полноты обзора мы отметим здесь главные факты и главные имена новейшей истории русской славистики. Мы видели, что главными основателями этой науки у нас были те первые профессора ее в Москве, СПб., Харькове и Казани, которые в 30-х и 40-х гг. были посланы в славянские земли и, вернувшись, стали ревностными насадителями славянской науки в своем отечестве. С 1850-х гг. выступает новое поколение славистов; появляются труды А. Гильфердинга (история южных и зап. славян), Новикова (Гус и Лютер, о лужицких наречиях), А. А. Майкова ("История сербского языка по памятникам"), Н. Попова, А. Котляревского. Рядом с ними выдвигается ряд крупных славистов: в СПб. П. А. Лавровский, В. И. Ламанский, В. В. Макушев, А. Н. Пыпин, в Москве А. Л. Дювернуа, в Одессе А. А. Кочубинский, затем Бессонов, М. П. Петровский и др. Их труды примыкают к быстро развивающейся науке русского языка и старой русской письменности, истории литературы и истории политической. С другой стороны, развитие и распространение славянофильского учения самым решительным образом повлияло на ход и успех, а отчасти и на направление славянских изучений. Из русских славистов особенно выдается В. И. Ламанский, не только своими многочисленными и разносторонними трудами (по истории славянских наречий, славянской этнографии, истории славянских литератур, политической и культурной истории славянства), но и в смысле установления оригинальных руководящих воззрений на славянский мир в его отношениях к Западу и Востоку. Он был одним из главных создателей исторического направления славянск. изучений в России и образовал целую школу русских славистов, преимущественно историков. Из них многие занимали и занимают славянские кафедры в русских университетах Ф. И. Успенский, бывш. в Одессе; в Киеве — Т. Д. Флоринский, в Москве — Брандт и М. И. Соколов, в Варшаве — Ф. Ф. Зигель, прежде А. С. Будилович и К. Я. Грот, в Петербурге И. С. Пальмов, П. А. Сырку и С. Л. Пташицкий etc.). Учениками В. И. Ламанского были еще Ю. Анненков, Ф. M. Истомин, А. Л. Петров, Князев, Липовский, Погодин, Ястребов, Ильинский и др. Кроме того, следует назвать — Ровинского, Некрасова, Леонтовича, П. А. Кулаковского, А. А. Шахматова. К ним примыкают и те инославянские слависты, которые в России нашли вторую родину: Дубровский (†), Первольф (†), Бодуэн де Куртене, Дринов, Богишич, Микуцкий, Драганов. Наконец, и в Финляндии (в Гельсингфорсском унив.) есть представитель славистики — И. Миккола. Некоторым тормозом в развитии славистики в России служит недостаточно широкая постановка преподавания ее в университетах. Вследствие быстрого развития науки и необходимости специализации в ней славянская кафедра должна была бы распасться на составные отделы свои и получить по нескольку представителей (как это мы видим в Варшаве, где занята и единственная у нас кафедра славянских законодательств). Восполнение этих пробелов и основание широко и прочно поставленного русского периодического органа по С. составляют весьма существенную потребность нашего времени. В настоящее время у чехов в области славянского языковедения и истории литературы выдаются М. Гаттала, И. Гебауер, А. Патера, Ю. Поливка, Л. Душек, Ф. Менчик, Ф. Пастарнек, Я. Махал, Е. Коварж († 1898), В. Вондрак, И. Зубатый, И. Горак, Я. Лего, Ф. Вымазал, И. Вагнер, И. Карасек, Я. Влчек, Ф. Прусик; в области славянской истории — политической, бытовой, правовой и древностей: И. Калоусек, Я. Ганел, Я. Челяковский, К. Иречек, Л. Нидерле, И. Пич, И. Зибрт, К. Кадлец, П. Папачек. Кроме того, писали и пишут по этнографии славян и по вопросам славянской жизни и отношений: Э. Елинек († 1897, особ. о поляках), А. Черный (о сербо-лужичанах и поляках), И. Голечек (о Черногории и России), Я. Грубый (о России), Т. Масарык, Я. М. Черный, Р. Покорный и друг. У словаков подвизаются Сасинек, Гурбан (Ваянский), Шкультетый, Квачало и др. У поляков по славянской филологии, литературе и фольклору работают, кроме названных выше, Я. Карлович (Варшава), А. Крынский (Варшава), И. Быстронь, К. Ганкевич († в Черновцах), И. Лецеевский (Краков), Я. Гануш († 1887, Краков), С. Цишевский (Варш.), Р. Завилинский и др.; по славянским древностям, археологии и истории — кроме А. Киркора († 1886 в Кракове), И. Коперницкий († 1891 в Кракове) и В. Богуславский (в России); затем много писали о славянах Б. Грабовский и А. Парчевский. В галицко- и угрорусской ученой литературе по славистике особенно известны имена А. И. Добрянского, Я. Головацкого (†), А. Петрушевича (Львов), И. Верхратского (Львов), Ом. Огоновского († Львов), И. Шараневича (Краков), Е. Калужняцкого (Черновцы) и др. Во Львове и Черновцах работают и молодые ученики Ягича — А. Колесса, Е. Козак и др. У сербохорватов в области славянской истории и филологии приобрели наибольшую известность Ст. Новакович, И. Павлович, П. Срећкович (Белград), Ил. Руварац (Гергетег), Ст. Cтaнojeвич (Нов. Сад), Л. Стоянович (Белград), И. Мильчевич (Вараждин), И. Радонич (Новый Сад), Т. Матич; в Загребе — Т. Маретич, А. Павич, Т. Смичиклас, Б. Шулек, Ф. Вальявец, Ф. Целестин (†); в Вене — М. Решетар. Маленький народ словенцев, давший славянской науке таких первоклассных ученых, как Копитар, Миклошич, ныне Крек, выставил еще с тех пор целый ряд выдающихся славянских филологов, каковы Ф. Левстик († Любл.), М. Мурко (Вена), И. Шуман, Д. Трстеняк, В. Облак († в Граце), С. Рутар, Штрекель (Грац) и др. Из болгар успешно работают в области славянской филологии и истории А. Теодоров (София), К. Шапкарев, П. Драганов (Кованджи), И. Шишманов (София), Матов (†), Б. Цонев, Златарский (София). У сербо-лужичан после М. Горника († 1894) самым деятельным славистом-филологом является Э. Мука (Фрейберг). К этим западно- и южно-славянским ученым славистам примыкает ряд зап.-европейских ученых, если не специально славистов, то включающих слав. языки и слав. историю в круг своих изучений — большею частью немцев или во всяком случае принадлежащих нем. школе и действующих отчасти в Австрии, отчасти в Германии. Таковы: Абихт (Бреславль), Глейэ (Мюнхен), Грёсслер, О. Кеммель (Дрезден), И. Кирсте (Грац), Ф. Лоренц, К. Мюлленгоф (Берлин), Ф. Мюллер († Вена), Р. Нахтигаль (Вена), Н. Пейснер (Грац), Р. Шолвин (Лейпциг), Шухардт (Грац), А. Серенсен (Лейпциг, Хомниц), К. Уленбек (Лейден), Е. Векенштедт (Галле), В. Вольнер (Лейпц.), Г. Циммер (Грейфсвальд) и др. Упомянем еще о тех выдающихся австро-нем. и германских ученых (отчасти покойных), которые своими трудами по истории, исторической и современной этнографии славянских земель завоевали себе прочное место в истории С. Это — Реслер (†), Дюмлер, В. Томашек, М. Бюдингер и Г. Цейсберг (Вена), Г. Бидерман, К. Гефлер (Прага), Липперт, И. Лозерт (Грац), Б. Бретхольц; в Германии — Ранке и Ф. Каниц. Из Германии интерес С. проник и в скандинавские земли. Из датчан пользовался громкою известностью К. Смит (†), хорошо известен и В. Томсен, ныне славянскую кафедру в Копенгагене занимает К. Вернер. В Швеции (в Упсале) преподает известный и в России И. Лундель (Lundell), в Норвегии (Христиании) — знаток славянской (особенно угрославянской) диалектологии О. Брок (Olaf Broch). Во Франции возникновение славянских изучений относится к 1840-м годам. Хотя с тех пор довольно много французов посвящали свои ученые труды славянству и французская литература обогатилась довольно большим количеством работ по С., в числе коих есть основательные, но нельзя сказать, чтобы этот круг знаний приобрел во Франции широкое и глубокое развитие и стал бы сколько-нибудь популярным. Преемниками Мицкевича на славянской кафедре в Coll è ge de France были Cyprien Robert (1845—56), отважный путешественник по южно-славянским землям, с любовью изучавший славянство, и поляк А. Ходзько (до 1884 г.). Луи Леже (L. L é ger) перешел на эту кафедру (1885) из Ecole des langues orientales, где он читал курсы сербского и русского яз. и литературы и где его заместил A. Dozon, специализировавшийся на сербах и болгарах (ему принадлежит издание болгар. народн. песен), а потом Boyer. Приобрели известность еще следующие французские слависты: E. Eichhoff (автор истории языков и литератур славянских, 1839, по Шафарику), Taillandier, A. Bou é, E. Denis, занимающийся преимущественно Чехией и ее историей (о Гусе и гуситах) и переводчик книги Пыпина и Спасовича, A. Rambaud (о Византии, южн. славянах и о России), D'Avril (псевдоним Cyrille), изучающий славянские наречия и интересующийся славянством с точки зрения католической, известный описанием путешествия по славянским землям ("Voyage Sentimental dans les pays slaves", 1876), Picot (o южных славянах и угорских сербах), А. Meillet (славянская филология). Специально Россией, ее историей, литературой и языком и современностью занимаются: A. Rambaud (история России), Legras (препод. русск. яз. в Дижоне), A. Leroy-Beaulieu, E. M. de Vogu é, A. Courriè re. Преподают славянские яз. Haumant (в Лилле), Monnet (курсы русского и славянского языков в Орлеане). Учреждаются также популярные курсы русского языка, как в Париже, так и в др. городах. Французской литературе принадлежат и труды известного русского иезуита И. Мартынова (о Кирилле и Мефодии, по истории славянских церквей и их отношений к Риму). Первый по значению и единственный по широкому кругу своих изучений славист Франции — Л. Леже. Он дал своим соотечественникам длинный ряд этюдов, очерков и пособий по славянск. языкам (грамматик и хрестоматий), этнографии и современному быту, народной поэзии и мифологии, литературе ("La litt ératu re russe"), истории древней и новой (о Чехии, Кирилле и Мефодии, летописи Нестора, Реймского Еванг.), вышедших как отдельными книгами, так и в сборниках ("Le monde Slave", "Etudes Slaves", "Nouvelles é tudes slaves", "Russes et Slaves" etc.). Из его сочинений французы могут усвоить себе достаточно точные сведения о славянском мире. — Еще менее, чем во Франции, привились и приобрели популярность славянские изучения в Англии, несмотря на единичные усилия. Первыми писателями о славянах были у англичан дипломаты и политические деятели (John Bowring, A. Paton, J. Gardn. Wilkinson), к которым примыкают некоторые путешественники (W. White, W. Wingfield, A. Stanley). В наше время Англия выдвинула одного только слависта в более широком значении этого слова, который для своих соплеменников сделал то же, что Леже для Франции: это — В. Морфиль. В старом поколении английских ученых, уже сошедших со сцены, можно назвать лишь одного выдающегося слависта — В. Рольстона (1829—90), известного и у нас своими трудами по русской народной словесности, литературе и истории. Заслуживают упоминания: Taylor (истор. слав. письма), А. Вратислав (происх. чех, специал. по чешск. истории и литер.), А. Петерсон (о Венгрии), A. Hardy (о сербах и друг. слав.), Evans (южн. славяне), Turner (о России), Mackenzie Wallace (то же) etc. Открытую в 1890 г. кафедру славянских языков в Оксфордском университете с честью занимает Морфиль, который перед тем читал лишь нерегулярные публичные лекции по славистике благодаря существовавшему для этой цели фонду, пожертвованному когда-то английским дипломатом — лордом В. Ильчестером (ум. 1865). Большой знаток славянства не из одних книг, но и из путешествий, практического знания наречий и непосредственных сношений, Морфиль всецело отдался своему любимому предмету и работает в разных областях С., давая английской публике прекрасные пособия и руководства к ознакомлению со славянским миром. Он занимается равно усердно и славянскими наречиями (грамматика языков польского и чешского), и славянскими литературами ("Slavo n ic literature" до XVII в. и много статей, напр. по русской литературе), и славянской историей и древностями (напр. его "Русская история", о летописи Нестора и пр.). О славистике в Англии см. "Slovan. Sbornik" Елинека, т. III, 1884, и т. VI, 1887, и статью К. Грота "Лондонские заметки" ("Русский филологический вестн.", 1887). В Италии интерес к славянским изучениям оживился лишь недавно, рядом с успехами сравнительного языкознания, представители которого в университетах Милана (Асколи), Турина (Д. Пецци) и Рима (Дж. Линьяно) уделяют внимание и славянским языкам. Есть у итальянцев и другие ученые писатели, знакомящие своих соотечественников со славянами, таковы D. Ci à mpoli (о русской литературе), Ан. Губернатис (хорошо знакомый с Россией) и др. Университетская наука, особенно наука сравнительного языкознания, проложила путь славянской филологии и славянским изучениям вообще в самые отдаленные страны (Испанию, Португалию, Америку etc.), где также являются ученые, вводящие ту или другую ветвь славянской филологии в круг своих занятий. См. О. Первольф, "Славяне, их взаимные отношения и связи" (I—III, 1886—93); его же, "О славянской взаимности в XVIII и XIX вв." ("Naučny Slovn." Ригра, т. VIII; см. "Слав. ежегодник", I, 1876); А. Котляревский, "Библиографический опыт о древн. русск. письменности" (1881); А. А. Кочубинский, "Итоги славянской и русской филологии" (Одесса, 1882); В. Ламанский, "Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе" (СПб., 1871); А. Будилович, "Несколько замечаний об изучении славянского мира" ("Слав. сборн.", СПб., 1878); И. Собестианский, "Учения о национальных особенностях характера и юридического быта древних славян" (Харьков, 1892); Ягич, "Bibliograf. Uebersicht ü ber die slav. Philologie" (1870—76, в "Archiv f. slav. Philol., т. I, 1876, стр. 465—607), и Ф. Пастернек, то же для 1876—91 г. ("Archiv", Supplement-Band, 1892); Пыпин и Спасович, "История славянских литератур" (1879—81); "Письма к М. Л. Погодину из слав. земель" (М., 1879); П. Лавровский, "О ùspĕchu slavistiky v Rusku" ("Casopis Musea kral. Česk", 1860); А. Котляревский, "Usp ĕchy slavistiky na Rusi v posledn. dobe, 1860—72" ("Casopis M. K. Č.", 1874); А. Пыпин, "Русское С. в XIX в." ("Вестн. Европы", 1889, кн. 7, 8, 9); А. Кочубинский, "Начальные годы русского славяноведения" (Одесса, 1880).

К. Грот.