Значение слова «пространство»

Пространство

Syn: площадь, участок, зона, район, место, область

Пространство

В пространство (смотреть и т. п.) - без определенного направления

Пространство

основная наряду со временем форма существования материи; совокупность отношений, координирующих сосуществующие объекты по их взаимному расположению и относительным размерам.

Пространство

основное понятие геополитики. Является не количественной, но качественной категори ей. Структура пространства предопределяет структуру истории (в первую очередь, политической истории) таков основной тезис геополитики как науки.

Пространство

   ♦ А. В. Михайлов писал в философской энциклопедии заметку о Т. Манне; "вы понимаете, кто там был рядом". Когда начался маоизм, соседнюю статью выкинули, а Манна велели (С. Аверинцеву) расширить вдесятеро. Пока расширяли, решено было Мао восстановить, и Манна велели (кому?) сократить вполовину. Так и пошло.

Пространство

Пространство

1. ср.
   1. Одна из форм - наряду со временем - существования бесконечно развивающейся материи, характеризующаяся протяженностью и объемом.
   2. :
      1. Неограниченная видимыми пределами протяженность.
      2. Большая площадь чего-л.
   3. :
      1. Промежуток между чем-л.
      2. Место, где что-л. вмещается или способно вместиться.

Пространство

как физическая категория — форма существования материи, отражающая свойство ее протяженности. Пространство определяется принятой системой отсчета. Пространство, окружающее нас трехмерно, однородно и изотропно. Геометрические свойства пространства определяются системой аксиом и теорем геометрий Евклида, Лобачевского, Римана и др. Представления о про-- странстве претерпели значительные изменения в течение веков — от Евклида, к Ньютону («вместилищу» тел), к пространствам Лобачевского, Римана, Минковского, Эйнштейна — Фридмана (псевдоэвклидовым, неевклидовым искривленным пространствам) и, наконец, в конце XX века, к фрактальным пространствам Мандельброта, пространствам дробной, иррегулярной размерности.

Пространство

пространство, пространства, ср.

1. Состояние материи, характеризующееся наличием протяженности и объема. Пространство и время - основные формы существования материи.

2. Промежуток между чем-нибудь; место, способное вместить что-нибудь. Свободное пространство между дверью и окном. Безвоздушное пространство.

3. Поверхность, земельная площадь (книж.). На севере огромные пространства покрыты лесом.

• Боязнь пространства (мед.) - то же, что агорафобия, см. боязнь.

ПРОСТРАНСТВО, а, ср.

1. Одна из форм (наряду со временем) существования бесконечно развивающейся материи, характеризующаяся протяжённостью и объёмом. Вне времени и пространства нет движения материи.

2. Протяжённость, место, не ограниченное видимыми пределами. Небесное п. Воздушное п. Степные пространства. На всём пространстве пустыни. Смотреть в п. (о невидящем, отсутствующем взгляде).

3. Промежуток между чемн., место, где чтон. вмещается. Свободное п. между окном и дверью.

| прил. пространственный, ая, ое (к 1 знач.).

Пространство

   , -а, ср.

   1. только ед.

   Одна из форм существования материи, характеризующаяся протяжённостью и объёмом.

   * Материя существует в пространстве и во времени. *

   2. Промежуток между чем-н.

   * Пространство между оконными рамами. *

   3. Большой участок земной поверхности.

   * Пространство от Волги до Урала. *

   || прил. (к 1 знач.) пространственный, -ая, -ое.

   * Пространственное представление о мире. *

Пространство

 Пространство

 ♦ Espace

   То, что остается, если убрать все; пустота, но пустота в трех измерениях. Ясно, что понятие пространства – абстракция (если мы действительно уберем все, то не останется вообще ничего, и это будет уже не пространство, а небытие); оно легче поддается осмыслению, чем эксперименту. Протяженность, рассматриваемая вне зависимости от тел, занимающих или ограничивающих ее. Вселенная, рассматриваемая вне зависимости от ее содержания (иными словами, независимо от себя самой!).

   Пространство по отношению к протяженности является тем же, чем время по отношению к длительности, – абстрактным понятием, которое в конце концов начинают использовать в качестве его замены или условия. Если бы не было времени, говорим мы, как тела могли бы длительно существовать? Если бы не было пространства, как они могли бы иметь протяженность? Ставить так вопрос, значит, подчинять реальность мышлению, хотя на самом деле следует поступать строго наоборот. Бытие длится не потому, что существует время; время существует, потому что бытие длится. Существа имеют протяженность не потому, что существует пространство; пространство существует потому, что существа имеют протяженность. Пространство само по себе не является существом, это место, в котором находится все сущее, рассматриваемое отдельно от его существования и даже локализации. Следовательно, это не существо, но мысль; универсальное и пустое место. Оно не может быть никаким другим, кроме как бесконечным, постоянным, однородным, изотропным и бесконечно делимым, – ведь ни одно тело по определению не способно его ограничить, разрушить или направить в ту или иную сторону. Впрочем, из этих рассуждений можно вынести гораздо больше знания о нашем мышлении, чем о протяженности действительности или универсума.

   Является ли пространство всего лишь формой чувственности, как полагал Кант? Вряд ли. Если бы это было так, где, спрашивается, возникла бы чувственность? И как тогда осмыслить расширение вселенной, начавшееся за миллиарды лет до существования всякой жизни и всякой чувственности? Можно сказать, что это ничего не доказывает, ибо и расширение вселенной, и все эти миллиарды лет существуют для нас лишь в наших ощущениях. С этим я согласен: трансцендентальная идеальность пространства – неопровержимый аргумент. Но так же неопровержима и объективность пространства (если пространство – форма чувственности, это нисколько не мешает ему быть одновременно формой бытия), хотя последнее определение более экономно: оно не предполагает существования внепространственного бытия, которое Кант вынужден был признать, дабы не отказываться от осмысления пространства.

   Пространство, как и время, включает в себя все, но одновременно в настоящем. Пространство, как писал Лейбниц, «это порядок сосуществований, как время – порядок последовательностей». Следует также отметить, что в настоящее время пространство и время принято рассматривать в их целостном единстве, пользуясь для этого понятием пространства-времени (именно так поступает физика, правда, по другим причинам). Это место присутствия всего одновременно или настоящее, мыслимое в качестве места.

Пространство

• ПРОСТРАНСТВО

   ПРОСТРАНСТВО в кино. Кинематографическое пространство основано на трёх величинах: пространстве, в к-ром расположены снимаемые объекты, пространстве, где находятся зрители, и плоскости экрана, к-рая отражает первое и предполагает второе. Принцип строения кинематографич. П. тот же, что и принцип, реализованный в структуре кинематография, времени (см. Время в кинематографе), т. к. обе категории - пространство и время - тесно связаны. Однако между ними существуют структурные и функциональные различия.

   Худож. выразительность П. в кинематографе обусловлена единством всех трёх величин, т. е. снимаемого П., изображённого и воспринимаемого, к-рое характеризуется геометрией зрит. восприятия. Это единство - динамич. система. Переход с общего плана на крупный уже есть видоизменение этого единства: П. из глубинного, как правило, трансформируется в плоскостное. Соответственно как бы изменяется пространств, положение зрителя: точка зрения "со стороны" сменяется точкой зрения "изнутри" изображённого П. Примером такого рода работы с П. может служить ф. "Иван Грозный" С. М. Эйзенштейна. Пляска опричников сделана как превращение, назовём условно, заэкранной реальности в реальность экранную. Цвет, неожиданно введённый в изображение, усиливает впечатление его плоскостности. Этот же ф. даёт пример, где оба плана (крупный и общий) совмещены в рамке экрана. Известный кадр из ф.: крупно взятый профиль Ивана Грозного, нависший над снятой общим планом бесконечной людской процессией.

   Если снимаемое П. может быть отражено на экране более или менее непосредственно, то геометрия зрит, восприятия всегда включена в кинематографич. П. предельно опосредованно. В этом одно из фундам. отличий П. в кинематографе от сценич. П. в т-ре, где зрительный зал нередко становится продолжением сцены и где, следовательно, П., в к-ром расположен зритель, может использоваться непосредственно.

   Эстетич. освоение геометрии зрит. восприятия происходит путём использования острых ракурсов, резких наездов и отъездов, подвижности кинокамеры, отождествления точки зрения кинокамеры с точкой зрения персонажа, панорамирования, перепадов режимов освещения, моторики внутрикадрового движения, моторики экспрессивного движения.

   Осознание эстетич. свойств П. в кинематографе происходило постепенно. В хронике на первых порах оно воспроизводилось с той степенью безусловности, на к-рую был тогда способен съёмочный аппарат. Худож. лента трактовала пространство в театр. манере, т. е. понимала его как фон, указывающий на место или историч. время действия. Плоскость экрана ощущалась как окно в мир - декорированный или естественный.

   Поначалу эстетизировалось именно снимаемое П. Решалась эта задача посредством композиц. приёмов, заимствованных у изобразит. иск-ва (напр., в лентах Е. Ф. Бауэра и ранних картинах Л. В. Кулешова). Только после этого начала осознаваться эстетич. значимость полотна экрана. В этом направлении далеко шагнул нем. экспрессионистич. кинематограф 20-х гг. Многое в раскрытии выразит, возможностей П., построенного на динамичном соотношении плоскости экрана и объёма снимаемой среды, было сделано Эйзенштейном, В. И. Пудовкиным и др. сов. кинематографистами. С развитием звук, кино вновь стал делаться акцент на снимаемом П., и тогда были выработаны принципы построения глубинной мизансцены, найдены приёмы проработки всего объёма снимаемого П. Организация П. кинокамерой получила назв. "внутрикадрового монтажа". С высокой степенью совершенства она была использована в амер. кино 40 - 50-х гг. Выразит, пространств, решения могут достигаться с помощью применения широкоугольной оптики ("Я - Куба"), техники комбинир. съёмок ("Губительное изобретение", в сов. прокате "Тайна острова Бек-Кап").

   Структура П. в кинематографе (как и структура кинематографич. времени) в определённой степени предопределена видом, жанром или стилистич. направлением кино. В док. и хроник, лентах снимаемая среда даётся на экране непосредственнее; геометрия зрит. восприятия тоже не подлежит сколько-нибудь существенной деформации. В док. картинах, по мере осознания их авторами установки на худож. обобщение, стала повышаться эстетич. значимость плоскости экрана и обостряться активность двух других компонентов конструкции (напр., в фильмах Д. Вертова). В худож. кино система опосредовании всех элементов значительно сложнее и тоньше, отсюда возникает многозначность и полифункциональность пространств, решений мн. известных фильмов. В мульт. кино плоскость экрана эстетически осваивается с большой степенью полноты.

   Разл. стилистич. направления характеризуют особенности той или иной структуры П. в кинематографе. В итал. неореалистич. картинах, тяготевших к эстетике документализма, акцент ставился на реалистически снимаемом П. Его необработанность была эстетич. иллюзией, подчинявшей себе весь строй кинематографич. П. В живописно-пластич. картинах (напр., "Джульетта и духи" Ф. Феллини) основным, доминирующим элементом структуры кинематографич. П. становится плоскость экрана. Психология, лента вновь смещает акцент на снимаемое пространство. Т. н. зрелищные картины, в первую очередь мъюзиклы, активно опосредуют геометрию зрит, восприятия. В ф., тяготеющих к жанру филос. притчи, решающих вечные вопросы человеческого бытия, является потребность сотворения особого П., столь же реального, сколь и фантастического, к-рое бы соответствовало избранному художником масштабу обобщения жизненного материала.

   Выразит. возможности П. в кинематографе, как это следует из истории кино и совр. его практики, необычайно широки, а семантика его чрезвычайно подвижна.

   ◘ Кулешов Л., Основы кинорежиссуры, М., 1941; Эйзенштейн С, Неравнодушная природа, Собр. соч., т. 3, М., 1964; Базен А., Что такое кино?, пер. с франц., М., 1972; Козинцев Г., Пространство трагедии, Л., 1973; Кракауэр З., Природа фильма, пер. с англ., М., 1974; Козлов Л., Изображение и образ, М., 1980.

   Ю. А. Богомолов.

Пространство

(филос.). — Для правильного объяснения П. необходимо, прежде всего, отчетливо различить в нем чистый факт — то, что дано в самом существовании П. как такового и не может подлежать сомнению, — от тех суждений об этом факте, которые выражают его гносеологическую и метафизическую оценку.

I. Самый факт П., или то, что в нем дается, заключает, несомненно, две стороны; первая состоит в известном образе или представлении протяженности (зрительно-осязательном для зрячих, только осязательном для слепорожденных), причем этот образ, сохраняя свое единство в целом, разлагается по частям в нашем воззрении на определенные измеримые очертания и расстояния внешних предметов как тел геометрических. От этой формальной или геометрической стороны П. ipso facto различается реальная или механическая его сторона, состоящая в вещественной раздельности или разъединенности ("внебытии") всего существующего, в силу которой для реального сближения и теснейшего взаимодействия или соотношения двух отдаленных в П. существ необходимо употребить определенное количество внутренних усилий и внешних движений, прямых и косвенных, единичных и собирательных, в зависимости от данного расстояния и других механических условий. Если бы, находясь, например, в Петербурге и желая пожать руку приятелю в Квебеке, мы всегда могли сразу очутиться около него безо всяких усилий и сложных передвижений, то, конечно, мы не могли бы сознавать себя подчиненными пространственным ограничениям, хотя бы при этом весь наш мир не менее теперешнего был наполнен протяженными образами различных предметов с определенными геометрическими расстояниями между ними: при отсутствии тяготеющей над нами внешней необходимости преодолевать механически нашу разъединенность с другими, мы чувствовали бы не себя в П., а П. в себе, — подобно тому, как в сновидениях, субъект их свободен от границ П., хотя все грезящиеся образы имеют такую же форму определенной протяженности, как и наяву. Когда мы видим во сне башню на высокой горе или женщину с младенцем на руках, то младенец меньше женщины и башня меньше горы, а если бы вслед за тем мы и увидели младенца величиной с мамонта, или башню доходящую до неба, то это были бы уже другие образы; точно так же и наяву предметы воображаемые выступают под формой протяженности со всеми ее определенными отношениями очертаний, величины и расстояния. И если, однако, ни протяженные образы сонных грез, ни протяженные представления фантазии, не выражая никакой внешней необходимости, поэтому и не входят в состав реально-определенного и ограничивающего нас П., то ясно, что сущность последнего состоит не в форме протяженности, а именно лишь в необходимости механических усилий для целесообразного действия в нашей вещественной среде. Будучи выражением рокового разъединения и отчуждения между всеми частями существующего, реальное П., вместе с тем, как нечто общее для всех, постоянное и одинаково необходимое, есть внешнее условие общения и относительного соединения. В обычных сновидениях, когда жизнь индивидуальной души временно отрешается от трудового стремления к реализации в общих принудительных пределах действительного П., у каждого субъекта оказывается свой особый мир, совершенно разобщенный с другими, и субъективная свобода от "оков П. " допускает лишь обманчивую легкость сближения и общения с призраками других субъектов. Итак, реальное П. фактически есть постоянный показатель действительного разъединения и, вместе с тем, необходимое условие для действительного соединения данных в нашем мире существ. Та сторона существ, которой они подлежат такому внешнему разъединению и соединению, называется физическим телом, и самое простое выражение для факта реального П. дается аксиомой непроницаемости: два тела не могут совместно занимать одну и ту же часть П.

II. Что касается до теоретического толкования реального факта, то оно менялось сообразно различным точкам зрения, выступавшим в истории философии, причем несогласие между различными теориями П. происходило отчасти от недостаточно ясного разграничения между реально-механическим и формально-геометрическим элементами П.; т. е. между фактом телесной непроницаемости и представлением протяженности с ее измеряемыми образами. В древней философии взгляд на П. самый простой и близкий к наивному (нефилософскому) сознанию представляется атомистикой Левкиппа и Демокрита, видевших в П. пустоту (τό κενον), в которой движутся реальные единицы, образующие все существующее. Для Платона, как можно заключать из диалога Тимей, П. (χωρα) отожествлялось с тем несуществующим (μη όν), в котором он видел материю чувственно-являемого мира: в сущности это сводилось к тому же представлению пустоты или реального ничто. Аристотель отрицает этот взгляд, но не ставит на его место никакого собственного. Настоящего философского объяснения П. мы у него не находим: его определение места (τόπος), как границы объемлющего тела по отношению к объемлемому, есть только вербальное; с другой стороны, понятие где (ποΰ) называется им как одна из 10 категорий; вообще, Аристотель, в противоположность атомистам и Платону, интересовался, по-видимому, только формальной стороной П. — односторонность, завещанная им и средневековой схоластике. В новой философии Декарт, приписывая П. особую, независимую от нашего духа, или несводимую к нашему мышлению реальность, но отрицая атомистическое понятие пустоты, понимал П. как непрерывную или сплошную протяженность; единственным основным качеством тел, как таковых, он признавал протяжение, сводя, таким образом, реальную сторону П. к формальной, причем различие тела геометрического от физического не имело принципиального объяснения. Такое объяснение, хотя и не вполне удовлетворительное, получается с точки зрения Спинозы. Хотя и он отожествляет П. с протяжением, но, признавая последнее атрибутом единой абсолютной субстанции наряду с мышлением, он может дать отчет в реальной независимости П. от мыслящего субъекта, — независимости вполне признанной, но ничем философски не обоснованной у Декарта; для Спинозы она обосновывается равноправностью двух атрибутов. С этой точки зрения понятно различие между телом отвлеченно-мыслимым или геометрическим и телом действительно существующим или данным в опыте (тело физическое): первое, как мысль, есть модус (видоизменение) мышления, формально связанный, но не тожественный реально с соответствующим модусом протяжения, тогда как тело физическое есть модус именно протяжения, другого божественного атрибута, не находящегося ни в какой прямой зависимости от мысли, как таковой — отсюда реальность и необходимость внешних вещей для нас. Хотя в этом грандиозном взгляде дано некоторое общепринципиальное основание для различения тела геометрического, мыслимого, или идеально-протяженного, от тела физического, ощущаемого, или реально-протяженного, но, как и во всем картезианстве, остается необъяснимым познавательное и практическое взаимодействие между мыслящим субъектом и физической телесностью его собственной и посторонней. Ясно, что это взаимодействие не дано ни в атрибуте мышления, ни в атрибуте протяжения, а должно бы происходить в какой-то посредствующей области, недоступной с этой точки зрения (см. Спиноза). По воззрениям Лейбница, которым он сам не дал, к сожалению, полного и последовательного выражения, и которые получили от Вольфа и его школы лишь формальную и поверхностную систематизацию, мир есть совокупность психических единиц (монад), находящихся на различных степенях внутреннего развития, причем П. понимается как порядок существования всего данного или являемого в смутном чувственном восприятии недоразвившихся монад; но так как реального взаимодействия между монадами Лейбниц не допускает, то непреклонное единство пространственной среды для всех монад нашего мира совершенно независимо от степени их развития, остается невыясненным и название Лейбницем видимого мира phaenomenon bene fundat u m не имеет в этой философии достаточного оправдания. Факт достоверного познания пространственных отношений как всеобщих и необходимых объясняется в "трансцендентальной эстетике" Канта через признание П. априорной формой нашего чувственного воззрения, как такового. П. (со всеми геометрическими определениями и отношениями) не воспринимается извне, а налагается познающим субъектом, как присущий ему способ представления, на весь материал чувственных восприятий или ощущений так называемых внешних чувств. Это учение об идеальности или, точнее, — субъективности П., как основной формы представления, — совершенно верное в том, что оно утверждает положительно, ибо, несомненно, что созерцаемые пространственные отношения не могут как созерцаемые существовать вне созерцающего субъекта, — вызывает, однако, новые вопросы, не находящие себе удовлетворительного решения в философии Канта. Когда говорится, что П. есть форма, a priori присущая нашему чувственному воззрению, то что собственно разумеется под словом "нашему"? Если имеется в виду субъект эмпирический, т. е. каждый из множества чувственно-воспринимающих особей, то необъясненными остаются: 1) действительное единство или взаимность пространственных отношений — познавательных и двигательных (геометрических и механических) между всеми, — как человеческими, так и животными, — субъектами, ибо такое единство не вытекает из формальной общности П. как априорного способа воззрения, так как эта общность или одинаковость пространственной формы сохраняется, например, и в сновидениях, причем, однако, каждый грезящий субъект остается, пока грезит, при своем особом воображаемом П. вне всякой связи с другими; то различие между "грезящим" идеализмом и истинным "трансцендентальным", на котором так решительно и, разумеется, искренне настаивает Кант, не имело бы никакого принципиального основания, если субъектом П. (и прочих априорных форм и условий познания) признать субъект эмпирический, т. е. данную множественность познающих органических особей. 2) Несомненно, что самое возникновение эмпирических субъектов дано в мире явлений под формой П. (времени и т. д.) и, следовательно, всякий эмпирический субъект предполагает уже эти априорные формы и условия являемого бытия, и никакой эмпирический субъект не может быть их первоначальным носителем. 3) Если с одной стороны в определении П. как априорной формы воззрения, присущей нашему субъекту, не заключается оснований для данного в опыте действительного общения всех субъектов в одном П., то, вместе с тем, не дано никакого объяснения и для роковых границ, полагаемых этому общению тем же единым П. — в факте тяготеющей над всеми эмпирическими субъектами необходимости практических усилий для преодоления реальных расстояний, что ни в какой логический связи с П., как чистой формой воззрения, не находится, и, однако же, составляет неустранимый признак действительного П., отличающий его от П. грез. Но если таким образом П., будучи априорной формой воззрения субъекта, вместе с тем несомненно предполагается самым существованием эмпирических субъектов и притом имеет над ними принудительную силу, определяющую условия их чувственного общения и разобщения, то ясно, что субъект, которым первоначально полагается эта форма воззрения, не совпадает с множественностью эмпирических субъектов, а есть единый и относительно их объективно-необходимый, самостоятельный трансцендентальный субъект. Итак, вопрос о П. по существу допускает лишь чисто метафизическое решение (см. Философия). Лишь кажущееся отношение к этому вопросу имеет другой — о психофизических условиях образования пространственных восприятий и представлений, где дело идет об известных процессах приспособления нервной и мускульной системы данных организмов к явлениям внешней среды — что, очевидно, может происходить лишь под условием уже существующего П., как общей формы явлений (см. Психофизиология). Поэтому принимать эти эмпирические исследования и гипотезы за философские объяснения самого П. было бы грубой логической ошибкой.

См. в особенности Job. Jul. Baumann, "Die Lehren von Raum in der neueren Philosophie" (Берлин, 1868—69).

Вл. С.