Значение слова «казуистика»

Казуистика

   изворотливость в доказательстве ложных или сомнительных положений. Обычно производит плохое впечатление и вызывает недоверие; поэтому лучше воздерживаться.

Казуистика

(см. Казуальность) — часть науки о морали, которая устанавливает поведение в определенных условиях и событиях; в переносном смысле — ловкость, изворотливость в доказательствах (обычно ложных или сомнительных положений); крючкотворство.

Казуистика

1. ж.
   1. Подведение частных случаев под общие догматические положения (в средневековой схоластике и в богословии).
   2. Применение одной статьи закона к различным юридическим случаям (в юриспруденции).
   3. перен. Изворотливость в споре, доказательстве, защите сомнительных или ложных положений.

Казуистика

КАЗУИСТИКА, и, ж. (книжн.).

1. Подведение частных случаев под общую догму как приём средневековой схоластики и богословия.

2. перен. Изворотливость в защите ложных, сомнительных положений (неодобр.).

| прил. казуистический, ая, ое.

Казуистика

 ♦ (ENG casuistry)

 (от лат. casus - обстоятельство)

   приложение этических правил и норм к отдельным случаям или обстоятельствам для руководства сознанием или поведением. Эта традиция обнаруживается в Новом Завете (Мк. 2:23-28; Лк. 20:20-26), римском католицизме и протестантизме в учении об "обстоятельствах совести".

Казуистика

, и, ж.

   1. Подведение частных случаев под общую догму.

   2. Изворотливость, ловкость в доказательстве сомнительных или ложных положений (переносн.).

   * ► Мало того, свою собственную казуистику выдумаем, у иезуитов научимся на время, пожалуй, и себя сами успокоим. // Достоевский. Преступление и наказание // *

Казуистика

казуистика, казуистики, мн. нет, жен. (от лат. casus - случай).

1. Теория абстрактно-логического применения к отдельным частным случаям общих догматических положений в католическом богословии и средневековой юриспруденции.

2. перен. Изворотливость (б.ч. недобросовестная) в доказательствах ложных или сомнительных положений. Не верю я, всё это одна казуистика.

3. Совокупность клинических наблюдений над историей одной и той же болезни у нескольких пациентов (мед.).

Казуистика

 Казуистика

 ♦ Casuistique

   Изучение запутанных юридических дел (казусов), в частности связанное с их моральной оценкой.

   С легкой руки Паскаля слово «казуистика» стало в основном употребляться в уничижительном контексте, но причиной этого были злоупотребления, допускавшиеся юристами-иезуитами. Именно они стремились превратить казуистику в набор лицемерных оправданий, удобных софизмов, трусливых уловок, служащих одной цели – во что бы то ни стало доказать собственную невиновность. На самом деле человеку, исполняющему свой долг, вовсе не требуется вдаваться в столь мелкие детали и проводить столь глубокий анализ. С другой стороны, нельзя не признать, что и нравственный закон не может считаться самодостаточным. Он должен применяться к конкретным случаям, а здесь не обойтись без осмысления и опыта. Именно эту задачу и решает казуистика в хорошем смысле слова – своего рода прикладная мораль и воспитание суждения.

Казуистика

(от лат. casus — случай, казус), формализованная система прикладной морали, рассматривающая сложные случаи коллизии нравственных обязанностей по типу анализа правовых «казусов» в юриспруденции. Для К. характерна сложная техника определения тяжести вины («смертные» и «простительные» грехи); особое внимание уделяется спорным зонам на границе дозволенного и недозволенного. Зарождение и развитие К. обусловлено пониманием нравственности в буквальном смысле слова как «нравственного закона» (обязательного и обязывающего с объективной действительностью юридического закона), данного раз и навсегда (меняются лишь его приложения) и универсального. Когда архаическая регламентация жизни обычаем как непосредственно данным единством морали и права отходит в прошлое, ориентация человека в усложнившемся социальном бытии обеспечивается заново уже искусственными средствами системы и метода, в основном — индукции и аналогии, при помощи которых К. стремится заранее учесть все многообразие жизни, предвидеть неожиданности и создать практически осуществимое равновесие между требуемым и возможным. Лишь в своих вырождениях К. доходит до циничной «растяжимости» нравственных норм, но дух ригористического максимализма ей чужд всегда; один из ее принципов — «никто не обязывается к невозможному» (ad impossibile nemo tenetur). Ее цель — создать (посредством выведения из несомненных исходных тезисов все более дифференцированных положений) такую разветвленную интерпретацию долженствующего, в которой можно было бы найти указания для любой конкретной ситуации (метод, характерный для целого ряда областей знания, достигших классической формы еще до подъема новоевропейской научности, — напр., для логики Аристотеля, геометрии Евклида, римского права, литературной теории античной и средневековой риторики и т. п.).

Таким образом, К. в широком смысле есть явление, общее для всех развитых культур, понимавших нравственность как закон. Она окрашивает, напр., мораль конфуцианства, регламентирующую поведение «благородного мужа» на все случаи жизни и для этого устанавливающую иерархию обязанностей. К К. приводили все попытки Стой выйти за пределы максималистских парадоксов и предложить систему поведения для реальных людей (напр., у Панетия). Классическое выражение античной К., оказавшее широкое влияние на европейских моралистов Средневековья и Нового времени, — трактат Цицерона «Об обязанностях», особенно его 3-я кн., посвященная конфликтам между честью (honestum) и пользой (utile). Концепция сакрального права, включающего в себя область морали и область ритуала, породила в иудаизме более авторитарную разновидность К., кодифицированную в Талмуде; нормативная регламентация жизни (т. н. галаха), тяготевшая к детальному перечислению дозволенного и запретного (когда, напр., библейская заповедь о субботнем покое превращается в каталог 39 действий, которые возбраняется производить в субботу), строилась в основном на сопоставлении авторитетных мнений, хотя для восполнения того, о чем не сказали авторитеты, применялась техника рассудочных приемов (т. н. миддот, букв. «меры»). Типологически однородное явление — морально-правовая К. ислама, классифицирующая все возможные человеческие действия по пяти категориям («предписанные», «похвальные», «дозволенные», «непохвальные», «запретные»), основываясь на авторитетах (Коран, хадисы, согласие чтимых законоведов — т. н. иджмас) и восполняя пробелы рассудочной аналогией (т. и. кийас). К. могла выступать не только как средство конкретизировать исходный закон, но и как средство обойти его (в Евангелиях содержится критика такой практики книжников, см. Мк. 7:1 -16). Отсутствие К. в новозаветных текстах объясняется их первичным, основополагающим характером: К. всегда вторична по самому своему заданию — не создавать и устанавливать, а только уточнять и приводить в согласие.

Элементы К. не чужды ни византийской, ни древнерусской традиции православия (жанр авторитетных «ответов» на вопросы, касающиеся бытового поведения верующего, «Заповедь ко испо-ведающимся сыном и дщерем»); однако К. в узком смысле специфична для католицизма, где получает уникальное развитие, начиная со зрелой схоластики (Раймунд из Пеньяфорта, ок. 1180-1275, «Сумма о казусах»); сам термин «К.» заимствован из католического обихода. Для католической К. характерен синтез античного морализма (влияние Аристотеля, Цицерона, концепция «естественного закона») и навыков римского правового мышления с традицией толкования авторитетных текстов (Библия, сочинения Отцов Церкви, церковные определения) и согласования авторитетных мнений. В XVI-XVII вв. в центре полемики оказывается К. иезуитов, отличавшаяся особым вниманием к намерениям и мотивам действующего лица, к степени его осведомленности о характере его собственных действий и т. п., а также т. н. пробабилизмом — учением о том, что в сомнительных случаях дозволено следовать простой вероятности (Г. Бузенбаум, 1600-1658). Не только опасные стороны этой теории, но и принцип К. как таковой вызвал горячий протест Паскаля («Письма к провинциалу», 1656). Столетием позже явилась самая стройная, разработанная и уравновешенная система К. — «Моральная телогия» А. М. ди Лигуори (1696-1787); она основана на принципе пробабилизма, согласно которому при отсутствии непреложных критериев человек обязан следовать наиболее вероятной точке зрения. В кругу католического вероучения Лигуори оставался непререкаемым авторитетом до последнего времени. Европейская культура в целом отвергла К. Сам термин «К.» приобрел негативный смысл как обозначение пустого формализма в морали.

Сергей Аверинцев.

София-Логос. Словарь

Казуистика

(от лат. casus — случай) — часть нравственного богословия, применяющая общие богосл. принципы к частным случаям и разрешающая возникающие при этом проблемы; в широком значении — метод рассмотрения отд. случаев в их связи с общими принципами.

Задача К. в богосл. сфере состоит в том, чтобы помочь человеку найти ответ на нравственный вопрос, указав, почему конкретное решение является обязательным или, по крайней мере, наилучшим из возможных в данной ситуации. Выделяют 2 осн. функции совр. К.: прецедентную и практическую. Прецедентная К. занимается иллюстрированием абстрактных принципов нравственного богословия конкретными примерами. Сборники подобных примеров используются при обучении будущих священников. В задачи практической К. входит изучение нравственных проблем частной жизни, результаты которого суммируются в трактатах по нравственному богословию. Поскольку практическая К. является нормативной дисциплиной, она призвана не только прояснять христ. принципы в теории, но и применять их к реальной жизни, пытаться воплощать христ. идеал в личной, семейной и социальной сферах человеч. деятельности.

В ранней Церкви К. развивалась прежде всего в трудах Оригена, Климента Александрийского и Августина. Осн. обсуждаемые вопросы касались допустимости для христиан воен. службы у рим. императоров-язычников, поведения во время гонений на христиан и т.д. В этот период элементы К. встречаются также в постановлениях некоторых соборов (Карфагенского собора 251, Арелатского собора 314 и др.).

С VI по XII в. развитие К. было тесно связано с практикой индивидуальной исповеди. В помощь духовникам создавались т.н. пенитенциалы — перечни грехов и наказаний за них. После IV Латеранского собора (1215), на котором ежегодная исповедь и причастие были признаны обязательными, изучение вопросов, связанных с К., значительно активизировалось. Начиная с Фомы Аквинского и Бонавентуры члены монаш. орденов доминиканцев и францисканцев уделяли большое внимание разработке теор. аспектов К. в рамках общих курсов права и богословия. В сер. XIII в. исп. доминиканец Раймунд Пеньяфортский написал Summa de casibus poenitentialibus (Сумма о случаях покаяния) — казуистическое руководство для духовников. Сумма... разделена на 4 части и включает систематизированные фрагменты из соч. предыдущих авторов, разрабатывавших темы грехов и исповеди. Вслед за Раймундом Пеньяфортским подобные руководства стали писать мн. др. авторы, и уже к кон. XIII в. они практически полностью вытеснили пенитенциалы.

Период с нач. XVI в. до сер. XVII в. стал временем расцвета К. Поскольку на Тридентском соборе были приняты новые правила исповеди, для всех лиц, обучавшихся в семинариях, был введен обязательный курс вопросов совести (casus conscientiae), учебником по которому стало соч. Institutiones theologiae moralis (Основы нравственного богословия), представляющее собой расширенный и дополненный теор. рассуждениями вариант более раннего трактата Summa confessorum (Сумма для исповедников). В сер. XVII в. в трактовке К. определились две противоположные позиции: механистическая и теоретическая. В первом случае К. понималась как сугубо прикладная дисциплина, задача которой заключается в составлении перечня человеч. грехов и вопросов совести. При этом терялось нравственное содержание К. Теор. понимание К. вело к тому, что она превращалась в своеобразную гимнастику для ума: казуисты изобретали все более и более невероятные ситуации и искали пути их решения. Большое значение приобрели споры о том, является ли соответствующий грех смертным (mortale) или простительным (veniale). В процессе обобщения и систематизации имеющихся вопросов совести обнаружилось крайнее разнообразие мнений, высказанных в разное время, и потому особое значение приобрела классификация этих мнений. Различались мнения бесспорные, более и менее безопасные, правдоподобные, более и менее правдоподобные, лаксистские (лаксизм) и т.п. Это породило неск. осн. теорий, развивавшихся в общем русле К. и трактовавших, какого мнения следует придерживаться в той или иной ситуации. Среди этих теорий выделяют тутиоризм, пробабилиоризм, эквипробабилизм и пробабилизм. Сторонники тутиоризма (от лат. tutior — более безопасный) утверждали, что при наличии более безопасного мнения (opinio tutior) нужно следовать именно ему, хотя менее безопасное мнение и было бы более правдоподобным. Пробабилиоризм (от лат. probabilior — более правдоподобный) предполагал, что более безопасному мнению можно следовать и тогда, когда оно менее правдоподобно, а менее безопасному — только тогда, когда оно более вероятно, чем предыдущее. Эквипробабилизм (от ср.-век. лат. aequiprobabilis — равновероятный) предписывал, что менее безопасному мнению можно следовать не только тогда, когда оно более вероятно, но и тогда, когда оно одинаково вероятно с мнением более безопасным. Пробабилизм (от лат. probabilis — вероятный, правдоподобный) предусматривал следование менее безопасному мнению и тогда, когда оно менее вероятно. Излишняя теоретичность К., не отвечавшая нуждам рядовых христиан, вызвала резкую критику в ее адрес со стороны мн. просвещенных людей того времени, в т.ч. Б. Паскаля.

Разрыв между реальностью и теорией в целом сохранялся в К. до 1-й пол. XX в. Исключением были труды и деятельность Альфонса Марии де Лигуори, сочетавшего теорию нравственного богословия с его практикой. В XIX в. К. по-прежнему составляла часть нравственного богословия, входившего в программу семинарий. В связи с реформой семинарского образования, предпринятой на II Ватиканском соборе (ср. декрет о подготовке к священству Optatam totius), К. утратила свою актуальность и более не входит в учебные программы катол. учебных центров.

Лит-ра: Суворов Н. Казуистика и пробабилизм // Юридический вестник 3 (11) (1889), 466–492; Dollinger I. von, Reusch H. Geschichte der Moralstreitigkeiten in der rЪmisch-katholischen Kirche seit dem sechszehnten Jahrhundert mit BeitrКgen zur Geschichte und Charakteristik des Jesuiten-Ordens. NЪrdlingen, 1889. 2 Bd.; Dublanchy E. Cas de conscience et casuistique // DThC 2, 1815–20, 1860–77; Tarocchi I. // EC 3, 981–983; Hamel E. Valeur et limites de la casuistique // Sciences ecclОsiastiques 11 (1959), 147–173; Idem. // NCE 3, 195–197.

А. Марей

Казуистика

— теория искусства применять к отдельным случаям (казусам) общие религиозные, нравственные или юридические принципы, бесспорные по существу, но далеко не всегда поддающиеся непосредственному приложению к отдельным жизненным явлениям. Большинство этих явлений сложно и находится под воздействием целого ряда факторов, среди которых религиозные, нравственные или юридические принципы стоят рядом с другими — бытовыми, социальными и т. п. — или переплетаются между собою. Чтобы дать оценку, с той или иной точки зрения, данному факту, часто нужен бывает строгий анализ подробностей события, диалектическое развитие самых принципов, примирение их между собою и т. д. Богословие, этика и юриспруденция, как науки, в своих отдельных отраслях имеют главной целью установление своих принципов, в связи с их следствиями, обнимающими, по возможности, всю совокупность обусловливаемых ими явлений. Это составляет обыкновенно задачу так называемой догмы этих наук, подчиняющейся в своих заключениях определенным научным методам. Средневековые богословы (моралисты) и юристы шли дальше простой догмы; они желали обнять всю совокупность как действительно встречающихся в жизни, так и возможных или прямо вымышленных случаев, подвести каждый из них под определенный принцип и дать, таким образом, исповеднику или судье руководство, из которого он мог бы почерпнуть готовый ответ на каждый вопрос. Для этой цели создавались специальные труды (Summae богословов, Casus глоссаторов и т. п.), где, в систематическом порядке, располагалось бесчисленное количество казусов, так или иначе разрешаемых. К., этим путем, выродилась в специальную квазинаучную дисциплину, имевшую долгое время огромный успех. Подбор многочисленных казусов не только давал пищу схоластическому уму, устраненному от обсуждения самых принципов, как данных свыше (священное писание и римское право, как ratio scripta), но и позволял обходить эти принципы, ради требований житейского на расчета и выгод. Изворотливость ума, направленная в эту сторону, составляет одну из характерных черт К., особенно ярко выраженную в сочинениях иезуитов (см.). Другая состоит в чрезвычайной мелочности анализа бесконечных деталей каждого казуса, результатом которой являлось обыкновенно или извращение, или полное затемнение того принципа, пояснением которого должен был служить казус. В связи с этим стоит крайняя односторонность мысли казуиста. Занятый применением принципа к мельчайшим подробностям данного случая, он постепенно и незаметно для самого себя выходил из области этого принципа, но продолжал искать его применения, насилуя жизнь и ее явления. В этой односторонности и заключается коренной недостаток К., не понимавшей сложности жизненных явлений и не умевшей остановиться там, где кончается область господства данной нормы и начинается свободная от нее область. Сила К. состоит в обаянии диалектики, действительно помогающей иногда отметить основные способы приложения и особенности того или иного принципа. Поэтому, несмотря на полную потерю веры в К., как самостоятельную дисциплину, к ней продолжали и продолжают прибегать и богословы, и моралисты, и юристы, когда желают развить последовательно свои принципы. Под обаянием К. находился, например, еще Кант, которого занимало иногда решение таких вопросов: "Позволительно ли предупреждать самоубийством несправедливое осуждение на смерть, даже когда его дозволяет государь, приговоривший к смерти" (как Нерон — Сенеке)? "Человек укушен бешеной собакой и уже находится в первых припадках водобоязни; думая о том, что и он, в припадке бешенства, может укусить других людей, он для предотвращения несчастия убивает себя. Совершает ли он этим преступление"? "Так как цель сожития мужчины и женщины заключается в продолжении рода, то дозволительно ли это сожитие, когда цель явно не может быть достигнута, напр. во время беременности"? "Человек, уважающий себя, может ли в разговорах с высшими лицами пользоваться выражениями: "Ваше преподобие", "Ваше преосвященство", "Ваше величество"? "Поступивший таким образом человек будет ли иметь право жаловаться в том случае, если потерпит притеснения от этих лиц?", и т. д. К. продолжает давать пищу остроумно во множестве судебных и парламентских дебатов, проповедей и т. д. Она снабжает сюжетами множество романов и повестей. Особое значение она имеет в преподавании права, где целый ряд догматических положений обыкновенно иллюстрируется определенным подбором казусов, и где, таким образом, отвлеченная догма сближается с жизнью. В современной немецкой юридической литературе вновь замечается, поэтому, сильная наклонность к развитию К., в противовес старой, до крайности абстрактной римской догме. Современная юрид. К. легко обращается в простую схоластику, когда забывает истинные основы юридического творчества (см. Конструкция юридическая, Казуальное творчество, Право).

В. Н.

Казуистика — возникшая в средние века богословская дисциплина, с целью применять общие нравственно-богословские законы к конкретным случаям и разрешать возникающие в таких случаях вопросы совести (casus conscientiae). Напр., спекулятивная теология устанавливает, что должно освящать воскресный день, воздерживаясь от обычных работ; К. указывает, при каких обстоятельствах эти работы могут считаться дозволенными, а равно и то, составляет ли то или другое нарушение правила о воскресном отдыхе смертный или простительный грех. До XVI ст. К. излагалась обыкновенно в форме практических указаний для духовников, переставших с XII в. руководствоваться разными пенитенциалами, явившимися раньше этого времени. Одним из обширнейших и наиболее распространенных казуистических руководств для духовников была Summa испанского доминиканца Раймунда де Пеннафорте. С XVI ст. в большей части казуистических сочинений обнаруживается стремление поставить К. в более тесную связь с теоретической теологией; решению отдельных казусов казуисты предпосылают краткое изложение общих принципов, причем, однако, казуистический элемент остается главным. К. разрабатывали те монашеские ордена, которым по преимуществу предоставлена была исповедная практика; до XVI ст. — главным образом доминиканцы и францисканцы, а с XVI в. — иезуиты. При многовековой казуистической обработке морали обнаружилось крайнее разнообразие мнений по различным вопросам, вследствие чего большое значение получила классификация этих мнений. Различались мнения несомненные, правдоподобные, более правдоподобные и менее правдоподобные, затем мнения более безопасные и менее безопасные. Разъяснение этих терминов см. в ст. Иезуиты. В связи с этими различениями развились в К. следующие теории. 1) Туциоризм: должно следовать более безопасному мнению (opinio tutior), даже и тогда, когда менее безопасное мнение (opinio minus tuta) есть правдоподобнейшее (probabilior). Другими словами, в случае сомнения относительно нравственной дозволенности действия, должно воздержаться от него. Эта теория, в смысле общего морального правила, отвергнута большинством зап. теологов, как слишком ритористическая. 2) Пробабилиоризм: более безопасному мнению можно следовать и тогда, когда оно менее вероятно; менее безопасному мнению можно следовать только тогда, когда оно более вероятно, чем противоположное. 3) Эквипробабилизм: менее безопасному мнению можно следовать не только тогда, когда оно более вероятно, но и тогда, когда оно одинаково вероятно с мнением более безопасным. 4) Пробабилизм: менее безопасному мнению можно следовать даже и тогда, когда оно менее вероятно. Подробнее о пробабилизме, первым представителем которого был доминиканец Варфоломей де Медина (1577) и который нашел ревностных поборников в лице иезуитов — см. Иезуиты.

Значительную роль в казуистической обработке морали играет различение трудных и легких для исполнения законов, трудных и легких обязанностей, больших и малых преступлений, смертных и простительных грехов. При односторонне-формальном логическом направлении мышления, казуисты легко впадают в искушение заняться возможно ловким сочетанием посылок для получения из них неожиданно ловкого вывода и, подкрепляемые и вдохновляемые логикой и приемами римского права, ударяются в бесплодные тонкости. В XVI и XVII в. К усердно разрабатывали и протестантские богословы (Вильгельм Амезиус, Балдуин, Буддей), но они не так вдавались в подробности, как католики, не делали такого механического различия между смертными и простительными грехами, как католические казуисты, пробабилизм допускали только отчасти, а так назыв. внешнее правдоподобие (probabilitas extrinseca) и вовсе не допускали.

Ср. Н irscher, "Ueber das Verhältniss des Evangeliums zu der theologischen Scholastik" (1823); Döllinger und Reusch, "Geschichte der Moralstreitigkeiten in der röm.-kathol. Kirche" (Нердл., 1889); H. Суворов, "К. и пробабилизм" ("Юридич. Вестн." 1889, № 11).

А. Я.